Я сейчас говорю не о возросшем числе тех, кто, тревожась за свое собственное будущее и, конечно, за будущее своих детей и внуков, покидали страну; будучи евреями, уезжали в Израиль или США и для этого были вынуждены отказаться буквально от всего: не только от дома и очага, но и от всей своей прежней жизни. Я говорю о тех, кто оставался, с кем вместе мне довелось многое испытать и пережить: и безработицу, и допросы в КГБ, и ночные посиделки на той или иной кухне, и бурное обсуждение самиздатовской литературы, и едкие анекдоты про советскую власть. Очень часто это были настоящие кружки, своего рода сообщества тайного братства. Казалось, что знаешь друг друга до мозга костей, – и вдруг, едва стали представляться соответствующие возможности, все это было забыто; вдруг самым главным у очень многих стали исключительно деньги, делавшиеся не важно каким способом (не беда, если при этом приходилось отказаться от самого себя).
Жизнь, при которой из-за постоянных нехваток и дефицитов каждый, чтобы обеспечить мало-мальски нормальное существование и минимальную возможность заниматься именно своим делом, был вынужден иметь какой-нибудь приработок, – эта самая жизнь вдруг как бы перевернулась, и каждый стал стремиться подороже себя продать (не важно, чему ты учился и чему посвятил жизнь). Примерно в это время Даниил Александрович Гранин опубликовал довольно пессимистическую статью, в которой констатировал, что обхождение людей друг с другом стало безразличным, бесчувственным и наплевательским. Такие нравы, полагал он, – прямое следствие нескончаемых ломок и разрушений их душ свирепой системой советской власти, в так и не осуществившиеся чистые принципы которой он и сам когда-то верил, а возможно, и продолжал верить в надежде своей статьей разбудить в людях сострадательность и милосердие. Но это было, пожалуй, слишком поздно. Ecce Homo раннего, чувствовавшего свою кровную связь с униженными и оскорбленными Максима Горького («Человек – это звучит гордо») давно, слишком давно отошло в область предания, и люди больше уже не читали.
В витринах Дома книги на Невском проспекте еще за год до этого красовались прекрасно изданные книги русских классиков и переводы иностранной литературы, и их покупали. А теперь витрины опустели – предлагалось лишь какое-то чтиво. И только в дальнем углу объемистой витрины, как зловещее предзнаменование, лежала никем не замечаемая одна-единственная маленькая книжечка – роман Стефана Цвейга «Ungeduld des Herzens» («Нетерпение сердца»), выпущенная издательством «Прогресс» на немецком языке. Всякий раз, когда я проходил мимо этой витрины, у меня судорожно сжималось сердце и германист во мне вспоминал знаменитое стихотворение Генриха Гейне «Германия. Зимняя сказка», в котором надо было заменить лишь одно-единственное слово (название страны), чтобы выразить свои чувства: «О России ночью вспомнишь – Сон мгновенно ты прогонишь».