Красный огненный конь с пламенной гривой взлетел и поплыл поверх дыма, ухающе заржал, трубно завыл, утробно позвал кого-то, словно зарыдал с невидящими лопнувшими глазами.
Там, где он опустился на четыре копыта, взметнулась черная дымная тучка, взлетели снопы искр, прочертили пылающее небо.
Кривобоков же, перелетев через гриву, шмякнулся в пекло и по-заячьи заверещал.
Он корчился и задыхался — горел.
«Геенна огненная! Геенна огненная!» — пронеслось в голове. Лопалось, плавилось все внутри, но мозг еще не кипел, в нем бились последние мысли, им было больно, они тоже словно горели там, в черепной коробке, как в раскаленном колоколе.
Все! Сердце выстрелило, он успел додумать: «Человечество… Стало человечество… на меня меньше…» — и задохнулся.
Повторяя себя из века в век, все так же плыли по голубому небу золотые от солнца облака, все так же забивали горизонт тяжелые чугунные тучи, полные дождей и грома, и стлались по-над жилищами людей мирные дымки, и изо дня в день обновлялись земля, травы и воды, и человек утрами ждал солнца.
И солнце и человек встречали друг друга восторженно. Жизнь продолжалась, и ни огнем, ни выстрелом уже нельзя было остановить ее.
Шел человек через лес, спотыкаясь. Во тьме и тумане перешагивал коренья деревьев, раздвигал направо-налево травы высокие, оставлял за собой тропинку.
Он вышел из леса, увидел речку, солнце и луга. Подумал: «Вот здесь бы людям жить».
Возвращаясь обратно, не нашел своей тропинки, а еще удивился — много людей навстречу ему идет.
— Куда вы? — спросил.
— А мы… туда… к солнцу.
Все торопятся с веселыми глазами вперед, раздвигают деревья направо-налево, топчут травы. Так и родилась дорога.
* * *
Ставни большой избы сельсовета были неплотно прикрыты — в щели пробивались голубые лучи.
Матвей Жемчужный нервно ждал полного рассвета и солнца.
Свеча на столе догорала. Жемчужный несколько раз переставлял ее, загрубевшим пальцем снимал, крякая, наплыв сала по краям свечи, громоздил вокруг фитиля горку и все не мог понять, о чем это толкует уполномоченный из Верхнеуральского ревкома.
Молоденький, в очках, перепоясанный крест-накрест ремнями поверх желтого помятого в дороге френча, уполномоченный краснел, стеснялся и карими глазами помаргивал, утирал ладонью пот с лица, а потом сжимал ладонь в кулак.
Жемчужный понимал, что мальчишка устал, что ему хочется спать, что револьверчик тот пристегнул к боку для важности, что болтать этот говорун будет всю ночь и это тоже для важности.
Парень вещал:
— И вот я иногда прихожу к мысли, что мы убиваем, расстреливаем направо и налево, иногда не разбираясь — кого! А поразмыслить надо! Контра — к стенке! Бандит — к стенке! Спекулянт, валютчик — туда же! Как ты на этот счет?