– Официально я начинаю работать только в девять часов, – сказала она с комком в горле. – Но обычно я приезжаю сюда около восьми часов.
– Потому что вы готовите завтрак для господина Ива, – приветливо улыбнулся Ван-Ин.
– Да, разумеется, – ответила она не задумываясь. – Я имею в виду, не всегда. Я так делаю, только когда господин Ив остается здесь на ночь.
Госпожа Калмейн попалась, как ребенок, и она тоже это осознавала. Ханнелоре опустила глаза. К счастью, Ван-Ин не стал углубляться в эту тему. Ведь он знал то, что должен был знать.
– Господин Ив всегда начинает работать очень рано.
Госпожа Калмейн предприняла похвальную попытку спасти ситуацию.
– Когда сегодня в полдевятого утра я ничего не услышала, я пошла в его кабинет. Я постучала. Он не ответил, и я…
Ее голос оборвался. Она взяла камчатную салфетку и промокнула глаза. Бедная секретарша действительно скорбела о своем начальнике. Ханнелоре прекратила свой волчий завтрак. Пожилая женщина старалась держаться молодцом, но не стала протестовать, когда Ханнелоре положила свою руку ей на плечо.
– Я могу себе представить, как ужасно вы напуганы, госпожа Калмейн, – произнесла она ласково. – Я даже подумать не могу, что со мной может случиться нечто подобное.
– И не говори, деточка. У меня это все еще в голове не укладывается. В какое время мы живем?
Она громко зарыдала, спрятав лицо за решеткой костлявых пальцев. Это был момент, когда госпожа Калмейн осознала, что Ив Провост умер. Ван-Ин посчитал, что будет лучше оставить обеих женщин наедине.
Тем временем доктор Де-Ягер закончил в кабинете свой осмотр. Два криминалиста суетились, изучая следы преступления, – занятие, которое Ван-Ин терпеть не мог. Для него атмосфера на месте преступления и реакции причастных лиц были важнее, чем разбрызгивание спрея для обнаружения отпечатков пальцев и систематического обследования места преступления. Вещественные доказательства были необходимы для того, чтобы осудить преступника, который отказывался сознаться. Но прежде, чем дело дойдет до этого, преступника еще надо разыскать, и этот аспект борьбы с преступностью увлекал его больше всего.
Де-Ягер собирал свои вещи. Ван-Ин посчитал, что пожать ему руку будет лицемерием, и тихо вышел из комнаты. Было самое время ознакомиться с остальной частью дома. В коридоре крутая лестница вела на второй этаж. Он пошел наверх. На стене висели маленькие картины в вычурных позолоченных рамках: все были натюрмортами неизвестных мастеров XIX века. В наши дни за работы этих горе-художников запрашивали астрономические цены. За эскиз груды переспелых фруктов на фарфоровом блюде нужно было выложить сто тысяч франков. На лестничной площадке, которая была в два раза больше его собственной спальни, был выставлен напоказ причудливый, с множеством украшений голландский зеркальный шкафчик – предмет мебели, которому, собственно, место было в музее. На втором этаже располагались две просторные спальни и ванная комната в английском стиле с большим количеством красного дерева и прочим непрактичным оснащением. Помещение со стороны улицы явно служило комнатой для гостей. Там пахло затхлостью. Простыни на безупречно застеленной кровати выглядели немного пожелтевшими. Цветочные обои выгорели. Стены были в прямом смысле увешаны произведениями искусства. Ван-Ин насчитал двадцать три картины: акварели, эскизы и рисунки. Ведь Гаетан Провост всю свою жизнь коллекционировал «искусство».