— Прав ты, Михал, — покачал головой Кмитич, — прав. Ну, да ничего. Мы им зададим зараз. За все ответят…
Поговорив, они разъехались по своим подразделениям. Кмитич, впрочем, не стал рассказывать о причинах, что подтолкнули его примкнуть к Сапеге и Чарнецкому. Да, в первую очередь Кмитич желал присоединиться к силе, что собиралась выбросить захватчиков вон из родной земли, но к тому же… после безрассудного штурма Борисова, едва вылечившись, Кмитич решил покинуть на время отряд, чтобы и впредь не натворить глупостей из-за Елены и своей неразделенной любви. Елена, конечно же, жалела Кмитича, ругала его за авантюру, едва не стоившую жизни ему и бурмистру Борисова, но в их отношениях все равно ничего не сдвинулось с той мертвой точки, на которую Елена эти отношения поставила сама. «Забыть мне ее надо. Ведь у меня жена есть!» — думал Кмитич и по первому же зову собрал охотников для воссоединения с Сапегой, Пацем и Чарнецким.
Теперь Речь Посполитая располагала более чем 12 000 солдат, тогда как в передовых полках Хованского насчитывалось немногим более 9000.17 июня, оставив для продолжения осады несгибаемых Ляховичей до полутора тысяч новгородских драгун и солдат, Хованский с 4500 кавалерии и 4000 пехоты выступил навстречу польско-литвинским войскам. Сапега, Чарнецкий с Михалом Пацем были уже наготове. Они проводили смотр обновленных войск.
Литвинский июнь 1660 года обещал поквитаться с июнем 1654 года за кровь и поражения. Ярко светило солнце, надрывно, скрипуче завывала колесная лира, ручку которой крутил Кмитич, сидя в седле. Гулко бил барабан, отстукивая такт, а сам оршанский князь, возглавляя колонну своих кавалеристов, проезжающих мимо Великого гетмана, Степана Чарнецкого и Михала Паца, гордо восседающих на конях, громко пел старинную рыцарскую песню «Вітаўт, слаўны княжа наш». Остальные всадники дружными голосами подхватывали припев, после каждых двух строк куплета стройно подпевая:
— Вiтаут, слауны княжа наш!
Едзе Вітаўт па вуліцы,
Нясуць за ім дзве шабліцы…
Злата шабля для спадара,
Друга шабля на татара…
Стануў Вітаут прад кашовым,
Бліснуў у сонцы шабляй новай…
Стукнуў, грукнуу у падковы.
Гэй, шыхтуйся пан кашовы!..
Гэй, шытуйся збройна, жвава,
Йдзе бітвы слаўна справа…
Гукнуў кош ды з самапалаў
3 сямі пятых ад запалаў…
Крыкнуў: «Слава, слаўны княжа».
Вораг ў полі косцю ляжа…
От громкого хора мужественных голосов бежали мурашки по спинам всех, кто наблюдал за торжественным шествием всадников Кмитича, сверкающих латами на ярком летнем солнце.
«Хороший настрой к хорошей битве», — улыбаясь, думал Кмитич, наблюдая, как светятся лица его людей. Глаза всадников горели, на губах играли улыбки. «Те ли лица были в пятьдесят четвертом году!» — думал оршанский полковник, вспоминая такой трагичный первый год войны, когда литвины безнадежно отступали под непреодолимым потоком вражеского войска, затопившего всю страну — от Рославля до Гродно, от Гомеля до Вильны. Кмитич, конечно же, не мог не откликнуться на призыв Михала вступить в армию Сапеги и совместно громить Хованского. Бросать отряд, уводя из него двести человек, тоже было жалко, но Кмитич понимал, что так будет лучше для общего дела. Для него и для Елены.