И Хованскому вновь пришлось бежать, бежать далее, уже до самого Полоцка. И как только московский князь покинул Менск, в него, 3-го июля, вступили литвины. И так уж получилось, что в первых рядах вступающих в Менск литвинских ратников был Кмитич, тот самый храбрый полковник, последний из его защитников, что до последней минуты оборонял сей город ровно пять лет назад. Въехавшим в Менск гусарам оршанского полковника предстала унылая картина: совершенно необитаемый город с брошенными телегами и пушками на улицах, с обилием полуразрушенных домов, с непохороненными телами неизвестно кого, с беспорядком и хаосом… И ни одной живой души не вышло встречать освободителей. Даже бродячих собак не было видно нигде.
Хованский же был в ужасе: он потерял три с половиной тысячи человек только убитыми и восемь сотен пленными — всего 4300 человек, более половины своих сил, тогда как потери Чарнецкого и Сапеги составили 300 человек убитыми. То был перелом в войне. Это поняли Чарнецкий, Пац, Сапега, особенно ощущал это Кмитич, понимал Михал, но Иван Хованский еще надеялся на реванш.
Освободительный поход по литвинским землям продолжался. Осенью Сапега стал настаивать на объединении литвинских дивизий, чтобы идти на левый берег Днепра. Но упрямый Пац не хотел. Вновь амбиции и капризы шляхты грозили срывом всей кампании. Пац же решил, что с его жмайтской дивизией лучше уж объединиться с Чарнецким, а не со скользким и ненадежным Сапегой. Великий гетман в свою очередь не хотел объединяться с польскими силами. Разозлившись на Паца, Сапега грозил применить силу. В конце концов Сапега предложил объединить дивизии лишь на время кампании, а не навсегда, объяснив выгоду от слияния сил с чисто финансовой точки зрения.
— Это нам поможет подтолкнуть сейм на финансирование армии, и мы получим от великого князя и короля свои деньги! — краснел, тряся кулаками перед Пацем, убеждал Сапега. Пац согласился. Так в сентябре 1660 года армия ВКЛ наконец-то обрела единого командующего. «Уже намного лучше!» — думал Кмитич. Несколько дней войско стояло между Могилевом, созревшим для бунта против царя, и избавившимся от московитов Шкловом. Затем армия перешла на левый берег Днепра. Здесь третьего дня октября состоялся новый смотр войска, благо начавшееся бабье лето способствовало параду: тихая солнечная погода сменила две недели беспрерывных дождей, а в воздухе между гусарскими пиками легкий ветер гонял длинные серебристые нити паука-бокохода, «снегиря» бабьего лета. «Словно нет никакой войны», — думал Кмитич, разглядывая блестевшие на солнце тонкие нити паутинок.