— И вместо «скоро вернусь» он сказал, что никогда не вернется?
— Не надо острить, Тарзанчик, мне очень плохо.
— Извини. Постараюсь воздержаться.
— Но ты прав, он сказал, что уходит… совсем…
— Давай называть вещи своими именами. Иначе я ничего не смогу понять. Он тебя бросил?
Она молча кивнула головой.
— Вот оно что… Тогда милиция здесь, действительно, ни при чем.
— Почему же? Мы сообщили. Его мама сказала, что надо сообщить в милицию. Ведь он же исчез, понимаешь. И сегодня мы им звонили. Но в милиции тоже пока ничего…
— А все-таки? Как там реагировали?
— Они говорят, что «исчез» и «не ночевал дома» — это не совсем одно и то же. Нет, говорят, закона, предписывающего человеку всегда ночевать дома.
— Тоже верно.
— Верно-то верно, да мне от этого не легче.
— Что же ты, Лисичка, сразу мне не сказала, что вы с Левкой… что он тебя оставил?
— Ты не спрашивал. Ты все спрашивал про другое — про водку, про документы…
— Да… Видишь ли, мне просто в голову не приходило. Левка мне казался типичным однолюбом. И в твоем голосе мне слышалось огорчение, слышалась тревога, а вовсе не ревность.
— Ревность?
— Я говорю «не». Не ревность!
— Не ревность — к кому?
— Откуда же мне знать, Лисица? Мы столько лет не виделись! Я вообще говорю, в смысле — «шерше ля фам». Или это ты тоже исключаешь?
— Никакой «фам» ты тут не «нашершишь».
— Да, да, — подхватил я, — ведь «Левка к женщинам совершенно равнодушен». Так?
На этот раз мне не влетело за попытку сострить: Лисица даже не заметила, что я перефразировал ее слова о вине.
— Если в этом замешана женщина, — сказала она, — то найти ее очень просто. Это женщина по прозванию Лисица. Я очень глупо вела себя.
— Ты? Знаешь что, расскажи мне лучше все по порядку. А я постараюсь не сбивать тебя вопросами.
— Хорошо. Я в тот день затеяла стирку, а Левку попросила сходить в магазин. Он сказал, что пойдет, но все не мог оторваться от какой-то книжки. А я кипела-кипела, злилась-злилась, сдерживалась-сдерживалась…
— Ну?
— Ну — и взорвалась в конце концов. Зашла к нему в комнату уже взвинченная… Он-то, оказывается, совсем уж собрался идти, ему полстранички оставалось до конца главы, он дочитывал стоя, а я, понимаешь, увидела, какой у него беспорядок в комнате, и понесло меня. Ругалась, ругалась, пока не довела человека.
— Что же ты сказала ему?
— Разве не все равно? Об этом даже следователь в милиции не спрашивал.
Я молча пожал плечами.
— Ну, хорошо, я попробую вспомнить. Не все, конечно, я ведь долго ругалась… А потом я сказала… Ну, приблизительно так: «Ты мне надоел, ты мне отвратителен, я не могу больше жить с такой скотиной, как ты. Убирайся ко всем чертям и — чтоб я тебя никогда больше не видела. Если ты меня не оставишь в покое, я сама уеду в Свердловск». Вот, в таком роде.