Николас видел, что воспоминания пробуждают в ней глубоко спрятанную боль. Он глубоко презирал мужчин, которые способны преступить пределы дозволенного. С какой радостью он вызвал бы ублюдка на дуэль.
– Ты не должна мне больше ничего рассказывать.
Аннора остановилась и посмотрела ему в глаза.
– Нет, должна. С его стороны это не пустые угрозы, Реддинг очень мстительный. Тебе следует понять, насколько он безжалостен. Он угрожал разрушить твою репутацию, если я не выйду за него замуж.
– Аннора, я могу о себе позаботиться. Вряд ли он окажется хуже любого разгневанного ревнивого супруга, с которыми мне часто приходится иметь дело.
– Я не могу этого позволить. – Ее прелестное лицо побледнело, в глазах отчетливо читалась тревога. – Снимаю с тебя все обязательства. Не могу допустить, чтобы ты оказался замешанным в это дело. Мне следовало все рассказать тебе о Реддинге, чтобы ты сам принял справедливое решение. Я не предполагала, что он так ополчится на тебя. Думала, это наша с ним война.
– А вот этого уже не допущу я, – решительно возразил Николас. – Я согласился принять участие в этом предприятии, и теперь нет пути назад. – Он не мог оставить Аннору лицом к лицу с призраками прошлого, прекрасно представляя, насколько страшны эти призраки, а тени еще и обрели вполне реальную плоть.
Они начали карабкаться по склону к крепости.
– Тебе не следует со мной связываться, Николас. Ты думаешь, я не виновата, но это не так. Реддинг был не единственным поклонником, которому я отказала, просто последним. Мои дядя и тетя это просто так не оставили бы. Когда я рассказала им о его поведении, они попытались убедить меня, что со мной случилось именно то, чего я заслужила, поскольку делала ему определенные авансы. Он всего лишь следовал своим инстинктам.
Ник был готов застрелить подлеца, а потом сотворить то же самое с Джорджиной и ее загребущими ручками. Теперь он лучше понимал Аннору, представлял, что именно заставило ее написать письмо в агентство, подвигло на отшельничество в глухом провинциальном поместье. Бартоломью Реддинг был не первым кавалером, оскорбившим ее лучшие чувства, однако именно он переполнил чашу терпения, став последним доказательством, что мужчинам интересен лишь ее банковский счет.
– И ты решила удалиться в Хартшейвен?
Все фрагменты мозаики совпали. Тогда Анноре было двадцать один, возможно двадцать два года. Слишком молодая, чтобы самостоятельно управлять обширным поместьем. Слишком юная, чтобы закрыться от мира.
– Да, и с каждым годом я все больше и больше удалялась от общества, представляя для него все меньшую значимость. Тетя и дядя чувствовали, что состояние Прайс-Эллисов от них уплывает.