Была одна проблема. Внутри надстройки мой бывший собрат-тамплиер был окружен стражей. Они были суровыми охранниками, которые раздражались от приказов собирать припасы для корабля, не говоря о том, что им приходилось терпеть остроту языка Жюльена ДюКасса. Но они все же были стражниками. Я осмотрел лагерь. На противоположной стороне развели костер, который догорел почти до последних угольков. Недалеко от меня стояли ящики и бочки, и, переводя взгляд с них на костер, я понял, что их расположили так неспроста. Я не удивился, когда, заглянув внутрь, увидел там бочонки с порохом. Я потянулся к спине, где я держал пистолет, чтобы он просох. Разумеется, мой порох был мокрым, но теперь доступ к пороху открылся.
В центре лагеря находилось трое солдат. По идее, они стояли на страже, но фактически они о чем-то болтали, я не расслышал. Возможно, проклинали ДюКасса. Другие солдаты проходили мимо, увеличивая гору запасов: в основном то были дрова, щепки, анкерки для пресной воды, которую набрали у ближайшего ручья. Держу пари, совсем не жаркое из дикой свиньи, на которое уповал ДюКасс.
Оставаясь в тенях и следя одним глазом за передвижением людей, я подкрался к бочонкам и выдолбил в самом нижнем отверстие, достаточное большое, чтобы наполнить руки и создать дорожку из пороха, которую я стал прокладывать, передвигаясь по краю лагеря до тех пор, пока не приблизился к костру настолько близко, насколько хватало смелости. Моя пороховая полоса описывала полукруг, по которому я вернулся к бочонкам пороха. По другую сторону этого круга находилась надстройка, где сидел ДюКасс, напиваясь и мечтая о великих планах тамплиеров по захвату мира — и громко браня своих норовистых людей.
Итак, у меня был костёр. У меня также была дорожка пороха, которая шла от костра через заросли и бочонки. А ещё у меня были люди, готовые вот-вот взлететь на воздух, и Жюльен ДюКасс, ожидающий моей расплаты. И теперь всё, что мне оставалось сделать, это устроить всё так, чтобы никто из этих грубоватых вояк не увидел мой импровизированный фитиль до того, как взорвётся порох.
Крадучись, я обогнул костёр и затем подкинул светящийся уголёк на конец пороховой дорожки. Звук от этого показался мне столь громким в ночи, что я весь сжался и возблагодарил Бога за то, что солдаты производили так много шума. Пока огонь двигался от меня по линии пороха, я надеялся, что я невольно не повредил дорожку, надеялся, что я случайно не испортил порох чем-нибудь мокрым; я также надеялся, что какому-нибудь солдату не взбредёт в голову явиться назад именно в этот момент…