— Но это же нелепица!
— А вы не спешите с выводами, — посоветовал библиограф. — Теперь о другом. Как же связан Бокий с этими «ненормальными» февраля семнадцатого года, верно? — задал Гридас риторический вопрос и продолжил, не дожидаясь ответа: — Дело начинает раскрываться, если поинтересоваться: а откуда у Бокия вообще эта тяга к Тибету?
Хозяин сделал паузу, нарочито долго разминая потухшую папиросу и раскуривая ее заново, потом обвел взглядом обоих гостей и возвестил:
— А ответ-то прост! Его можно найти в любой серьезной энциклопедии. И называется ответ «Бокий»…
Гридас снова замолчал, потом продолжил торжественным голосом:
— Бокий Борис Иванович!
— Борис?
— Именно! Борис Бокий — старший брат Глеба, профессор Горного института. Он тоже был связан с социал-демократами, но, конечно, не так открыто и прочно, как младший брат. Зато в ученых кругах имел большое число знакомых и приятелей. Среди его знакомцев числился известнейший по всему дореволюционному Петербургу Туман Цыбикжапов — «целитель» и, таким образом, соперник знаменитому в ту пору на весь Питер и всю, пожалуй, Россию, Петру Бадмаеву. На самом-то деле имя у Бадмаева было бурятское — Жамсаран, но отчего-то он всюду представлялся Петром Александровичем. Бадмаев, доложу я вам, человек самого туманного значения. Многое, что о нем рассказывали в те времена, истине не соответствовало. До сих пор так и не понятно, как он сумел добиться такого положения в столице Российской империи. До революций к Бадмаеву на прием рвались все, а попадали немногие: только по рекомендации, платя большие деньги. Зато уж и помощь от него получали такую, что нигде больше не сыскать. Сам Бадмаев никакой рекламы себе не делал, зато пациенты разносили славу о нем повсюду! И, опять-таки, никакой таинственностью он сам себя вроде и не окружал. Напротив, всегда и всюду открыто заявлял, что использует методы лечения и рецепты, которые будто бы в Тибете понемногу знает всякий. Его же, Бадмаева, дескать, заслуга в том только, что он это все собрал, систематизировал и обратил на пользу людям. Ну и себе, конечно. Был он вхож в высшие сферы, даже родственники императора у него то ли лечились, то ли… что другое.
— Что «другое»? — насторожился Корсаков.
— Да разное говорили. Например, что «доктор» Бадмаев, диплома которого никто не видывал, среди разных трав и настоев держит и такие, которые вводят человека в некое состояние чудесной душевной легкости. Соблазнительно, конечно, считать, что это были какие-то наркотические вещества, но доказательств нет, а впечатления людей… Сами понимаете. Впрочем, я отвлекся. Так вот. Бадмаев свои приемы и рецепты держал в секрете и всякой конкуренции боялся пуще огня! И, узнав о появлении в столице Российской империи своего земляка, этого самого Цыбикжапова, испугался. В чем там было дело — неизвестно, но только обратился Бадмаев прямо к министру внутренних дел. А министр в ту пору как раз очень нуждался в дружбе Бадмаева. Дело в том, что среди пациентов «доктора» был и «старец» Григорий Распутин. А министр как верный слуга престола прилагал все силы, чтобы Гришку из столицы убрать, потому как «истинно русские» считали: он царскую семью компрометирует. Ну и, кажется, министр с Бадмаевым договорились: министр «убирает» из Питера Цыбикжапова, а Бадмаев что-то такое делает с Распутиным, от чего тот становится неопасен, понимаете? Ну, между собой они-то договорились, а дело все равно не вышло: не смогли этого самого Цыбикжапова найти и выслать. Сказывали, будто помогали ему многие люди, но пуще других, большевики. Уж непонятно почему. И оказался, дескать, этот самый Цы-бикжапов с тех пор крепко связан с красными. Возникает вопрос: почему и зачем? А если не упускать из виду его последующую дружбу с Бокием-младшим, то появляется и еще один вопрос: как удалось так взлететь Глебу Бокию? Его карьера начинается в апреле семнадцатого, когда он становится секретарем Петроградской большевистской организации. А что у нас такого важного случилось в апреле семнадцатого? — обратился Гридас к своим гостям.