— Я не хочу сказать, что нужно ко всему в жизни относиться спокойно, это невозможно, — продолжала Майя, — но именно пустяки, никчемные заботы, суета больше всего старят женщину… Как здоровье Огулнияз, тетя Гумры?
— Мне жаль ее! — неожиданно мягко сказала Гумры. — Из-за детей жаль. Даже не верится, что когда-то мы были с ней близкими подругами.
Майя вздохнула.
— Хоть я и не люблю Огулнияз, а все же попросила своего терапевта излечить ее от ночного бреда и страхов. Он отличный врач. Кого хочешь вылечит! Интересно, муж и дочери навещают ее?
— Недавно Бике у нее была, — вставила Нурча.
— После того как Огулнияз положили в больницу, мой терапевт стал почему-то поздно приходить с работы, — неожиданно очень грустно сказала Майя.
— Гол! Молодцы! — кажется, из всех окон вырвался этот вопль. По телевидению передавали матч. Я подскочил, чуть не выронил сигареты и побежал домой.
8
Все кончается в этой жизни. Кончились и занятия в школе. Мы с Акджагуль и сыном поехали, как всегда, отдыхать в Фирюзу. Здесь все было дорого, все напоминало о том, как хорошо нам было прежде. Вечерами мы с женой снова стали говорить о книгах, о радиопередачах или о кинофильмах, которые смотрели вместе. Но напряжение, появившееся после нашего "развода", не исчезло. И, видимо, дело было во мне. Я не мог забыть тот злополучный день: гости из аула, Акджагуль, одетая в выходной костюм, ее слова: "Чайник вскипел… плов готов". Вспомнив об этом, я торопился поскорее уйти с дачи и, по своему обыкновению, шел бродить один.
Встречать восход солнца на горе стало моей привычкой. Я вставал ежедневно задолго до рассвета, по знакомой тропинке поднимался на вершину горы. Сколько лет прошло с тех пор, как я взбирался на самый высокий бархан вблизи моего аула и оглядывался вокруг? Теперь я знаю, что находится за бескрайними родными песками. Мой город Ашхабад, Москва, Лондон, Дальний Восток, Франция, Черное море, вот эта скромная Фирюза, где так легко дышится. И вот эта гора, с которой видно гораздо дальше, чем с бархана моего детства.
…Незаметно подошел последний день нашего пребывания в Фирюзе.
У Акджагуль кончался отпуск, ей нужно выходить на работу, а мы с сыном поедем на Черное море.
Закончив гимнастику, я стоял и смотрел, как встает солнце, и радовался, что мой день снова начинается с восходом. Глядя, как выплывает из-за горизонта солнце, я вспомнил лицо Акджагуль, когда она пришла мириться ко мне.
Долго я спускался с горы. Мне хотелось запомнить этот последний день, сберечь в душе тепло, возникшее к Акджагуль. Медленно шел я к бассейну. Шел, опустив голову, разглядывая желтую узкую тропинку, и думало том, как быстро течет время. Вот уже половина лета прошла, а потом, очень быстро, подбежит осень, а там и снова зима, обычная туркменская зима, мало чем отличающаяся от осени. Думал о Какове, о Бике и Гогерчин, о других своих учениках, которых мне предстоит вывести в жизнь. Думал и не заметил, как взял в рот сигарету. Не хватает сил бросить курить. Прикуривать не стал, так и шел с незажженной сигаретой. Подошел к иве, склонившейся над бассейном.