– Верно, – согласился Хейз. – А может быть, слишком большая голова.
Анджело принялся стирать.
– Так лучше?
– Да, но он немного лысоватый, – сказал мальчишка. – Вот здесь, на лбу.
Анджело потер резинкой, и со лба в черную шапку волос врезались два острых крыла.
– Ещё что?
– Брови у него были погуще, – сказал Хейз.
– Что еще?
– А может, расстояние между носом и ртом длиннее. Одно из двух, – размышлял Хейз. – Во всяком случае, пока получается не то.
– Отлично, отлично, – бормотал Анджело. – Едем дальше.
– Глаза у него более сонные.
– Больше скошены?
– Нет. Веки тяжелее.
Они смотрели, как работает Анджело. Положив на грязный от многократного стирания рисунок кальку, он быстро-быстро двигал карандашом, время от времени покачивая головой и перегоняя язык из одного угла рта в другой. Наконец, он взглянул на них.
– Так лучше? – спросил он, показывая им второй рисунок.
– Все равно, ни капли не похоже, – сказал Фрэнки.
– Что неправильного? – спросил Анджело.
– Он все равно слишком молод, – произнес Хейз.
– И похож на дьявола. В волосах вот здесь уж слишком острые углы, – добавил Фрэнки.
– Ты хочешь сказать, залысины?
– Ага. Как будто у него рога. А на самом деле этого нет.
– Продолжай.
– Нос сейчас, пожалуй, подходящей длины, – заметил Хейз, – но форма все-таки не та. У него больше... как называется эта штука в середине, между ноздрями?
– Кончик носа, что ли? Длиннее?
– Да.
– А глаза как? – спросил Анджело. – Лучше?
– Глаза вроде в порядке, – сказал Фрэнки. – Глаза трогать не надо. Правда же, не надо?
– Правда, – согласился Хейз. – А вот рот не годится.
– Что неправильно?
– Очень маленький. Рот у него широкий.
– И тонкий, – добавил мальчишка. – Губы тонкие.
– А раздвоенный подбородок в порядке? – спросил Анджело.
– Ага, подбородок что надо. А вот волосы... – Анджело начал скруглять карандашом линию волос. – Так лучше, ага, так лучше.
– На лбу выступ, да? – спросил Анджело. – Вот так?
– Не такой заметный, – поправил Хейз, – у него короткие волосы с залысинами у висков, но выступ не такой заметный. А-а, вот сейчас лучше, сейчас лучше.
– А рот длиннее и тоньше, да? – спросил Анджело, и карандаш его снова бешено заметался. Взяв новую кальку, он начал переносить на нее плод совместных усилий. Его вспотевший кулак то и дело прилипал к тонкой кальке.
Все стали рассматривать третий вариант. Потом был четвертый набросок, пятый, десятый, двенадцатый, а Анджело все продолжал работать за освещенным солнцем столом. Хейз и мальчик беспрестанно его поправляли, в зависимости от того, какую форму принимало на бумаге их словесное описание. Анджело обладал хорошей техникой и без труда переводил каждую их устную поправку на язык карандашного рисунка. Расплывчатость указаний, казалось, его совершенно не смущала. Он терпеливо слушал. И терпеливо исправлял.