И тут же у меня возникла мысль: кто из нас, Фрида или я, решил, что мы можем воспользоваться деньгами Франка? Отправиться в путешествие предложила она. Но кому первому пришла в голову эта мысль? Если признаться, пусть даже только самой себе, что все это придумала я, кто же я тогда на самом деле? Я, заставившая Фриду совершить все эти страшные, темные поступки?
Одно дело, если о чем-то умолчала Фрида, другое дело — я. Не знаю, что хуже. Но, независимо от этого, я не имею права ее судить. Она много значит для меня. Какие бы не были у нее планы, в которые она меня не посвятила, я должна быть ей благодарна за то, что не сижу сейчас в Осло и не жду, когда наконец Франк отделается от своей чесотки и от своей жены. Разве что мне хотелось бы пройтись по книжным магазинам на Бугстадвейен и Хегдехаугсвейен, а также заглянуть в «Танум» на улице Карла Юхана, чтобы незаметно поставить свою книгу рядом с каким-нибудь глупым бестселлером. Я бы бродила поблизости, боясь, что меня поймают на месте преступления. Это, безусловно, было бы унизительно, но не смертельно. Я помнила унижения так же долго, как слоны. И передо мной возникло tableau:
Девочка просыпается утром, ей приснилось, будто она исчезла. Никто ее не видит, хотя она уже встала. Она открывает глаза и по лицам других детей понимает, что приснившийся ей сон — правда. Она сидит в уборной и никто не открывает дверь и не смеется над ней, моется, и никто не подгоняет ее, одевается и никто не заговаривает с ней, не смотрит на нее. Она идет завтракать и становится в первой шеренге. Она чувствует, как они толкают ее, но тут же пробегают дальше. Сила толчка зависит от того, как быстро бежит то либо другое тело ей навстречу и от его тяжести. И как раз когда она становится видимой, она чувствует удар по щеке:
— Уйди с дороги, дура!
— Мы должны сейчас же уехать отсюда! — сказала Фрида.
— Что за спешка? За тобой кто-нибудь следил?
— Нет. Ты просто забыла, что наш договор на квартиру кончается первого февраля. Это ты ни за чем не следишь. Помнишь, по пути из Италии мы остановились в Мюнхене и говорили о том, что нам не стоит возвращаться в Берлин, а лучше поехать через Прованс в Барселону? Но ты тут же вспомнила о договоре с владельцами квартиры и сказала, что не можешь исчезнуть ни с того ни с сего. И что у тебя в Берлине остались книги. Ты всегда находишь отговорки, которые все усложняют. Тебе кажется, будто современное общество — это утопия. Но договоры можно заключать по телефону, а книги пересылать почтой.
Прошло два дня с тех пор, как я слышала женский голос по Фридиному телефону и тут же связала наш спешный отъезд с этим голосом. Еще у меня было смутное чувство, что Фрида знает о моем телефонном разговоре, но молчит. Может, у нее есть основания считать, что я отнеслась к этому серьезно и потому не хочу говорить об этом? Или что я просто забыла о том звонке, потому что не придала ему значения?