Мы вылетели из облака и устремились к земле. Люциан, пытаясь избежать столкновения с ней, выпрямил крылья, и хотел было изменить траекторию полета, но я нагнал его и обхватил рукой за шею, увлекая за собой. В самый последний момент я отпустил его, а сам, распрямив крылья, заставляя себя пронестись над землей в нескольких сантиметрах от нее. Поток воздуха едва не вывернул мне лопатки, настолько сильным был его удар по расправленным крыльям. Я даже услышал треск растянувшихся до предела сухожилий и мышц.
За спиной раздался громкий хлопок и звериный, нечеловеческий вопль демона донесся до меня. Я сделал петлю в воздухе, и приземлился на землю. Легкость, с которой я управлялся в полете, поражала меня. Сам же полет доставлял мне большое удовольствие и только теперь, несмотря даже на то, что и раньше я почти ощущал все то, что чувствовала Вилен, во время полета, только теперь я понял, почему она так любит летать… Это чувство, когда ты паришь в небе, а ветер дует тебе в лицо, оно напоминает свободу. Наверное это и есть свобода — самому выбирать направление, путь и лететь туда, не на что не обращая внимания, кроме движения твоих крыльев… Те, кто летают сами, только те свободны по-настоящему…
Демон лежал передо мной на спине. Из его бесовской пасти текла демоническая кровь. Несколько капель попало на траву, и та тут же сгорела, будто ее бросили в костер. Он тяжело дышал — это было видно, по тому, как вздымалась его грудь, но я знал, что он уже начал регенерировать. Я встал над ним и приставил конец, текучего пламени меча к его горлу. Пламя поменяло цвет на черный, едва коснувшись тела Люциана.
— Где Лейявиин?
Демон поднял на меня глаза, но страх исчез из них. Ухмылка вспыхнула на его лице.
— Ты победил меня, но его не сможешь, — демон расхохотался, отчего кровь брызнула из его пасти, и он поперхнулся, регенерация еще не вылечила его внутренние органы. Его вид вызывал у меня отвращение и жалость, нескончаемую жалость. Почему? Может в этом виноват мой меч, ведь не зря он так называется…
— Где он?
Демон хохотал, отчего кашлял кровью, и всякий раз, когда брызги касались травы, та сгорала. Наконец, Люциан перестал хохотать и с яростью в глазах посмотрел на меня.
— Ты убьешь меня, в этом я не сомневаюсь, поэтому с чего бы мне говорить, где он?
— Ты сам сказал, что я проиграю ему…
Демон вновь расхохотался.
— Да, ты проиграешь, ведь ты не владеешь собой, — демон закашлял.
— Чем же я не владею?
— Магией, человек, магией. И я не скажу тебе, где некромант! Прощай, — заговорил он скороговоркой, и совершенно неожиданно дернулся вперед. Пламя моего меча вошло в его шею, глаза демона наполнились жутким страхом, и я почувствовал, что он испытывает настолько невыносимую боль, что никогда бы сам не пожелал бы своему самому страшному врагу испытать такую. Он забился в конвульсиях, но все никак не умирал, а я не мог убрать свой меч — мой взгляд и все мое внимание были прикованы к его мучениям. Мучениям, созданным моей Жалостью. Глаза демона широко раскрылись и, я поймал его взгляд, в эту секунду мое сознание, без моей на то воли проникло в его умирающий разум. Создалось такое ощущение, что весь он изъеден и почти полностью уничтожен, но не пыткой моего клинка, а им самим. Он уничтожал себя с того момента, как стал демоном, уничтожал не физически, а ментально. А сейчас та сущность Люциана, что все это время была задавлена его злобой, гневом и жестокостью вырвалась и взяла верх над тьмой внутри. Тот Люциан, которого я знал, ослаб настолько, что почти исчез, лишь из-за того, что пламя моего клинка заставило его понять все то, что он совершил. Понять и осмыслить так, как должно.