Полумертвая от усталости и страданий, неизбежных во время тяжелого и бесконечного плавания через океан, леди Рея ускользнула от своих мучителей в доках Чарлзтауна и бросилась на Морской Дракон в поисках убежища. И нет ничего удивительного, что и капитан, и команда преисполнились самого горячего сочувствия к несчастной крошке. И если бы не сострадание, заставившее их взять леди Рею на борт, когда они направлялись к островам Вест Индии, она неминуемо оказалась опять в руках своих похитителей, либо просто погибла бы от лихорадки. Горячка свалила несчастную девушку вскоре после того, как она оказалась на борту Морского Дракона.
К тому времени, как они бросили якорь в Сент-Джон Харбор, Антигуа, леди Рея не только полностью поправилась, но они с капитаном успели по уши влюбиться друг в друга. Если верить Лонгэйкру, это была любовь с первого взгляда, а спасение девушки от жадных работорговцев было делом богоугодным, и Лонгэйкр с чистой совестью мог поклясться в этом. Так что если на свете есть справедливость, возмущенно восклицал старый пират, так всю команду Морского Дракона следовало бы посвятить в рыцари, а не допрашивать, как каких-то разбойников с большой дороги.
По правде говоря, в памяти Хьюстона Кирби эти события запечатлелись несколько в ином свете. Во-первых, если уж между капитаном и леди Реей и вспыхнуло какое-то чувство, то уж отнюдь не любовь с первого взгляда. И хотя все плавание до Антигуа небо было безоблачным, то, что происходило на корабле, иначе как штормом назвать было нельзя.
Конечно, трудно было винить Лонгэйкра, ведь рулевой многого просто не знал. И чем больше Кирби думал об этом, тем сильнее подозревал, что тот не знал вообще ничего.
А если уж винить кого-нибудь за те неприятности, которые ожидали их по возвращении, так больше всех виноват бедняга фор-марсовый с испанского галеона. Он единственный уцелел много лет назад, когда судно со всем экипажем пошло ко дну во время шторма. Вся команда погибла, кроме одного несчастного, погиб и груз с галеона, а он состоял из золотых и серебряных слитков, добытых в Мексике. Не удовлетворившись, однако, тем, что спас свою жизнь, матрос решил поправить свои дела и занялся грабежом. За несколько лет ему удалось сколотить приличное состояние. Совесть, тем не менее, продолжала его тревожить. На смертном одре он исповедался и оставил завещание, где каялся во всех своих грехах и рассказывал историю своей жизни. По странному и необъяснимому стечению обстоятельств этот документ стал ставкой в карточной игре, где банк держал капитан Морского Дракона. Так он и оказался в руках Данте Лейтона. Может быть, потому, что пергамент был написан дрожащей рукой умирающего, а, может быть, и по другой причине, капитан Лейтон решил предпринять путешествие в Тринидад. И в развалинах старой, заброшенной плантации, которую уже почти поглотили джунгли, он нашел старый матросский рундучок, а в нем - карту. На ней было четко обозначено, где много лет назад затонул испанский галеон.