Руки… смазанные лица… да это же дети. Дети! Дрожащие руки, украшенные черными браслетами с черепами, втыкают в кожу кота булавки, пробуют застегнуть.
Кот кричит.
Девичий голосок: «Не надо!!! Не надо, это же котик, не надо, ему больно! Аааа!!!»
Отвечают: «Ты слабачка, уходи, уходи…»
Толкают; на секунду мне снова попадают в поле зрения руки, девичьи, с длинными черными ногтями, которые грубо пихают, царапают другую девчонку, срывают с шеи цепочку с черной половинкой символа Инь-Ян, и украшение падает…
И снова кот. Неумелые пытки, бессмысленные, нестерпимые…
Дети, объединенные одной задачей; дети, неосознанно образовавшие чернокнижный круг, круг крови, которые бездумно начертили на полу древние знаки, а они возьми да и сработай…
Они не сумели добить кота.
Помучили и бросили умирать на ванне.
Но у котов несколько жизней.
Вот одна лапа неестественно вывернулась.
Вот другая, вытаскивая крючок…
Вот на дне глазниц слабыми искрами зажегся пробужденный Дух.
Вот кот сидит на перевернутой ванне, ставшей алтарем, в пустом подвале, в котором призрачными отзвуками еще звенят его крики, и недоуменно вылизывается.
А его кровь стекает по шерсти и капает на притоптанную грязную землю.
И вот он осознает, что не кот больше.
Для пробы щелкает жалом в хвосте.
Взгляд разгорается во всю силу. Кот потягивается и собирается… собирается пойти… Куда?…
…люди… разные лица…
…приходит кто-то… кто ощутил пробуждение Зла, кто чаял его долгие годы…
Чед тараном проскочил мимо меня и ударил по стеклопакету ладонью:
– Пшел! Брысь!
Бывший кот, а ныне химера смерил Женьку брезгливым взглядом огненных глаз. Медленно провел когтями по той стороне стеклопакета напротив широкой ладони Чеда. Медленно раскрыл крылья, как будто нелепо склеенные из рваного черного тюля, натянутого на спицы зонта. И стартовал в прекрасное раннее утро, на короткий миг охватив крыльями всю Москву.
– Ж-ж-женька…
– Вижу-вижу. – Чед схватил меня на руки, и через секунду я была в душе – холодная вода, горячая вода, снова холодная…
Очнувшись, я, как была мокрая, отпихнула Женьку, скакнула в комнату к шкафу-купе, внизу которого стоял сейф.
Трясясь, нажала цифры.
Выдернула Чашу, оставленную Наставницей на то время, пока ее принимали жрецы Гаити. Чашу воспрещалось вывозить из Москвы.
Бросив раскрытый сейф, отпихнув Чеда, влетела на кухню. Достала острейший керамический нож, полоснула по руке. В Чашу закапала кровь. Пошел дым.
Наспех замотав кухонным полотенцем руку, так же отпихивая Чеда, выхватила бутылку вина, долила Чашу, зажгла свечу и, взяв Чашу обеими руками, начала выговаривать заклинание. Особое, последнее, дарованное мне Наставницей вместе с данной на сохранение Чашей.