Джон Макдональд
Занятие не для дилетантов
Перевел с английского Виктор ВЕБЕР
Я, наверное, смогу объяснить, почему так расстроился из-за неприятностей Хаулера Брауни, если скажу, что наши отношения несколько отличны от тех, что возникают между владельцем развлекательного заведения и парнем, бренчащим на рояле. Во-первых, потому, что он спас меня от голода спустя год после демобилизации, когда я все еще не мог найти работу, а во-вторых, потому что я кой-чем помог ему в Неаполе, когда мы оба пахали на Дядю Сэма.
Он не распространялся о своем ночном клубе "Пять Сосен", когда мы случайно встретились на улице Рочестера, и я рассказал ему о моих неурядицах. Просто посадил меня в машину и отвез в клуб. Я все увидел сам, и меня приятно удивило длинное невысокое здание в паре сотен футов от автострады, перед которым росли пять огромных сосен. Чувствовались класс и немалая прибыль. Так оно, собственно, и было. Клуб выманивал местных землевладельцев из их поместий, предлагал лучшую в округе еду и выпивку. Так что на недостаток денег Хаулер не жаловался.
Я думаю, прозвище свое* он получил из-за привычки размахивать руками и истошно вопить, если что-то делалось не по нем. Хаулер - крупный мужчина, с быстро растущим животом,
----------
* От английского глагола howl (хаул) - истошно вопить,
кричать.
красной физиономией под шапкой жестких вьющихся черных волос.
Выглядит он, как многоуважаемый сенатор от какой-нибудь
Северной Дакоты. Но у него большое, в двадцать карат, сердце, каким может похвастать едва ли кто из политиканов.
Меня зовут Уэнтли Ди. Си. Морз, но почему-то все называют Бад*. Особенно я нравлюсь женщинам с неутоленным материнским инстинктом, возможно, благодаря милой круглой мордашке и чисто вымытой шее. И я не из тех, кто не пользуется преимуществами, дарованными природой.
Определяя меня на работу, Хаулер рассчитывал, что я буду играть на рояле в те недолгие минуты, когда оркестр пожелает передохнуть. Он предложил мне крышу над головой, питание и пятьдесят долларов в неделю. Я ухватился за это предложение с таким жаром, что едва не откусил его руку. На рояле я играл с тех пор, как смог без посторонней помощи вскарабкаться на стул. У меня выработался собственный стиль, который, правда, не получал одобрения на многочисленных прослушиваниях. Я, конечно, мог играть обеими руками, как любой другой пианист, но моя правая все время хотела сыграть что-то свое, а я никогда ее не сдерживал. Сказывалась моя любовь к импровизации. Не всем это нравилось, поэтому до встречи с Хаулером я и перебивался хлебными крошками.
