— Тогда, пожалуйста, уходите и забудьте, что вы здесь были, — почти умоляла Вада.
— Я бы так и поступил, — ответил незнакомец, — но боюсь пошевелиться: у вас в руках крайне неприятное оружие.
Вада совсем забыла, что все еще держит пистолет. Она положила его на стол.
— Пожалуйста, уходите!
— А мой репортаж? Что же мне написать? — спросил он озабоченно. — Что мадемуазель Хольц по-прежнему удается быть невидимкой, но у нее есть чрезвычайно привлекательная и очаровательная спутница — мадемуазель Спарлинг?
— Нет, нет… пожалуйста, не надо! — попросила Вада. — Пожалуйста, не пишите это!
— Почему же? — заинтересовался незнакомец.
— Потому что…
Вада пыталась быстро придумать какую-нибудь причину:
— …У меня из-за этого будут очень большие неприятности. Я могу даже потерять работу.
Незнакомец в зеленом улыбнулся, и его лицо сразу стало более молодым, чем прежде, когда он был серьезен.
Вада почувствовала некоторую неловкость, заметив в глазах мужчины искорки, и его улыбка показалась ей слегка насмешливой. Тем не менее она подумала, что он нисколько не похож на тех журналистов, которых ей доводилось видеть в Америке.
— Для какой газеты вы пишете? — спросила девушка, не в силах сдержать свое любопытство к этому человеку.
— В основном — для журнала «Плюм». Глаза Вады расширились.
— Вы имеете в виду журнал, публикующий символистов?
Незнакомец улыбнулся:
— Как, вы знаете о символистах, мадемуазель? Неужели их слава уже достигла берегов Америки?
— Мы, по другую сторону Атлантики, не так уж несведущи! — чуть высокомерно заявила Вада.
Он усмехнулся, и она поняла, что его позабавила такая патриотичность.
— Хорошо, но все-таки, как вы полагаете, что такое символизм?
Немного подумав, Вада сказала:
— Я читала, что это понятие означает свободу воображения, а также «самовыражение, освобожденное от оков».
Лицо незнакомца отразило неподдельное изумление.
— О, да вы и это знаете! Не ожидал.
— Ну, это уж слишком. Вы ко мне относитесь, как к ребенку, — не сдержавшись, резко заметила девушка.
Потом уже она поняла, что их разговор был бы совсем не таким, будь незнакомец, пробравшийся, как вор, в ее гостиную, действительно журналистом.
— Вы уйдете наконец? — теперь Вада говорила уже другим тоном. — Я не буду больше с вами разговаривать в такой манере.
— Почему? — спросил он. — В конце концов вы единственный человек, который мог бы мне рассказать о вашей госпоже. Вы можете сообщить мне о неуловимой мадемуазель Хольц то, о чем не дознался никакой другой журналист.
— Но вы же обещали, что не будете о ней писать, — возразила Вада.