В связи со сновидениями у него не возникло никаких ассоциаций. Посчитав, что мужчина в первом сне непосредственно относится ко мне, я снова завел речь с пациентом о его манере себя вести, его скрытом страхе передо мной и его затаенном недоверии в вопросе о деньгах, не касаясь пока связи со страхом катастрофы. Из второго сна я выделил только «неизбежную катастрофу» и сказал ему то, что мы и так уже знали: что деньги означают для него защиту от катастрофы и он боится, что я могу лишить его этой защиты.
Он согласился не сразу, по-видимому, его ужаснула мысль, что он видит во мне вора; но он и не отверг толкования. В течение следующих трех дней он видел сны, в которых заверял меня в своей преданности и в своей вере; я появлялся также в образе его матери. Затем появился новый элемент: его мать как мужчина; она предстала в виде японца. Эту часть сновидения мы поняли только спустя много месяцев, когда стало ясно, что означали его детские фантазии о русско-японской войне. Русским был его отец, а японцем – из-за маленького роста – мать. Кроме того, его мать одно время носила японскую пижаму: мать в штанах. Он не раз оговаривался, говоря о «члене матери». «Школьный приятель» в некоторых его сновидениях тоже представлял собой лишь кузину, похожую на его мать.
Однако ясные инцестуозные сновидения являлись сновидениями-сопротивлениями: они должны были скрывать его страх перед женщиной (с пенисом).
С этого времени в течение шести недель анализ развивался зигзагообразно: сновидения и сообщения, касавшиеся его сопротивления, связанного с деньгами, сменялись другими, которые изображали его вожделение к матери, мать как мужчину, опасного отца и страх кастрации в самых разных вариациях. В работе по толкованию я всегда исходил из его сопротивления, связанного с деньгами, (со страхом кастрации), и, отталкиваясь от этого, каждый день углублял анализ инфантильной ситуации, что мне удавалось легко, потому что инфантильный материал всегда был тесно связан с ситуацией переноса. Правда, не все, что теперь всплывало на поверхность в детских страхах и желаниях, проявлялось также и в переносе;
последний скорее полностью сфокусировался на его страхе кастрации и день ото дня обострялся. В сопротивлении-переносе проявилось только ядро инфантильной ситуации. Будучи уверенным, что анализ идет нормально, я мог спокойно повременить с глубокими толкованиями содержания и последовательно прорабатывать его страх передо мной, постоянно соотнося его со страхом перед отцом.
Я намеревался путем как можно более интенсивной проработки и устранения перенесенного на меня сопротивления, связанного с отцом, подступиться к его детским инцестуозным фантазиям, чтобы затем по возможности освободить их от сопротивления и суметь истолковать. Этим я хотел избежать опасности того, что мои самые важные интерпретации будут растрачены впустую. Поэтому я оставлял пока без толкования все более ясный и целостный материал на тему инцеста.