Он ей рассказал вкратце историю визита бывшей госпожи Дюмулен.
— Вы поймите же, — жаловался он, — как я мог, человек, врач… главное — врач… оставить без ответа это ее обращение ко мне. Ну, пусть она, с точки зрения Варюши, виновата, как нарушительница семейных устоев, но ведь она же человек, а не собака. Согласитесь, ведь она не собака?
— К чему вы, дорогой мой, употребляете такие сильные выражения? — сказал голос Софьи Павловны. — Ведь я все-таки не Варвара Михайловна, и мой ригоризм так далеко не простирается. Конечно, Бог ей судья, а не мы, грешные…
В ее тоне он услышал непонятное ему раздражение против Варюши.
— Вот видите, — сказал он. — Я всегда знал, что вы, милая, добрая, хорошая, непременно окажетесь в этом споре на моей стороне. Прямо гора с плеч…
Он стал ее просить как-нибудь помочь или уговорить Варюшу или, может быть, отвлечь ее внимание на этот вечер в другую сторону.
— Мы идем сегодня с мужем на открытие сада, — сказала она. — Я прикажу ей непременно отправиться с нами, а вы… Только смотрите, старый проказник.
Она смеялась. Он смеялся тоже.
— Ну, я сейчас звоню к ней. Вешайте трубку.
— Так вы решительно не пойдете с нами?
— Какое неожиданное приглашение!
Оно испугало Варвару Михайловну.
— Почему вам вздумалось позвать именно меня и именно сегодня?
— Естественно, потому, что вы все время сидите дома. Я нахожу, что это портит людей.
— Я очень вам благодарна за заботу о моей нравственности.
Обе они смеются.
— Я буду на вас в решительной претензии, — говорит голос Софьи Павловны.
Нет, тут решительно что-то не так.
Чтобы не подавать Софье Павловне повода думать, что она о чем-то догадывается, она решительно говорит:
— Впрочем, у меня ужасная мигрень. Действительно, я все сижу дома, и у меня, в самом деле, начинает портиться характер. Вы это тоже со свойственной вам проницательностью уже заметили. — Испугавшись колкости, она сейчас же прибавляет: — Не сердитесь же на меня, мой друг…
— Ах, как жаль! — но в голосе Софьи Павловны не столько сожаление, сколько любопытство.
— Я извиняюсь, голубчик. Нужен телефон.
Уйдя к себе, она опять начинает мучиться подозрениями. Все-таки странно… Такое совпадение…
Осторожно, выждав у двери в кабинет, когда там прекратились голоса, она вдруг приотворяет ее. Ей кажется, что Васючок, который сидит у стола один и что-то пишет, действительно, виновато-смущенно поворачивает к ней голову. Он усиленно щурит глаза, желая этим изобразить, что не доверяет своему зрению.
Да, это она. Разве она не может уже войти к нему в кабинет? К чему это искусственное, усиленное удивление? Чувствуя, как у нее падает голос, она спрашивает его от порога: