— Но я этого не знал, ты мне никогда не рассказывал, — перебил его Эманюэль.
Альфонс нетерпеливо передернул плечами и продолжал:
— В общем, я стоял на краю тротуара, как тумба, с дьявольски хитрым видом, можешь мне поверить. Я переминался с одного копыта на другое, чтобы хоть немного согреться… и вдруг вижу, идет эта банда. Барабан бьет, впереди бодро вышагивают красавчики. Можно было по-думать, будто все они отправляются куда-то на край света искать золотую жилу, эдакий новый Клондайк или еще что-нибудь почище. «Ну и ну! — сказал я себе. — Давненько уж ты, Фонс, не видел таких нарядных парней и таких откормленных. Иди же вместе с ними, — сказал я себе, — иди же вместе с ними!» И вот таким-то манером я и оказался в отряде — в тех рядах, где шли безработные. Один парень, который шел рядом со мной, подмигнул мне. Я ему тоже подмигнул. Я, правда, не очень люблю фамильярности, но в таких случаях, как этот, когда ты отправляешься на прогулочку, которая вполне может окончиться на краю света, надо же немного потрепаться с теми, кто шагает рядом. И таким манером мы как бы сказали друг другу: «Я упаду — ты меня поднимешь, ты упадешь — я тебя подниму». Своего рода сделка. Это даже удивительно, если подумать — до чего быстро договариваются друг с другом парни, попросту: «заткни глотку» и «не стой раскорякой».
— Продолжай, — прервал Эманюэль.
— Ладно, я как раз подхожу к самому интересному, — криво усмехнулся Альфонс. — Едва я успел обзавестись таким дорожным приятелем, как началась маршировка: выбрасываем правое копыто, потом левое, и пошло — левой, правой, и парень впереди нас орет: «Левой, правой», — а мы делаем как он, и чертовски стараемся — левой, правой. Ну это дело нехитрое — и вот так мы и промаршировали до казармы, эдакой бандой психов! И пока мы шли, нас становилось все больше и больше. Только на углу улицы Этуотер мы подцепили не то троих, не то четверых. Самое забавное, что, едва ты сам попался, тебе уже не терпится, чтобы попались и другие. Мне в тот день казалось, что я не успокоюсь, пока не увижу за собой длиннющий хвост отсюда аж через всю страну, чтоб можно было обкрутить его раз сто вокруг города и даже еще больше. По временам я оглядывался и видел, что наша банда растет и растет, но мне все было мало… Меня прямо-таки корчило, когда я видел парней, которые стояли на тротуарах и смотрели на нас. Так и хотелось им крикнуть: «Идите, идите с нами, — нам будет чертовски одиноко, если только народы всего мира не присоединятся к нам…» Но пареньку, что шагал рядом со мной, — ну, тому, с которым мы перемигивались и заключили сделку, — ему-то нигде не было одиноко. Это был такой пригожий паренек, курчавый, крепкий, круглощекий, а усов еще и в помине нет. Всю дорогу он распевал песни. «Эй, ты бы не расходовался так, — сказал я ему, — а то песенки у тебя кончатся раньше, чем мы найдем место, где присесть». Но ты в жизни не видел парня, который так гордился бы тем, что он настоящий мужчина. Мы завернули за угол, и ветер начал трепать наши лохмотья, словно хотел совсем их с нас содрать. И тут мой паренек вдруг кричит мне в ухо: «Эй, приятель, в армии у нас есть будущее!» А с другого бока от меня шагал старик, который от ветра совсем съежился, как сверток белья. Старик… ну, в общем, ему было уже далеко за сорок, и он пыхтел, как паровоз, — хоть присягнуть. Так вот, пока мы одолевали крутой подъем, и этот тоже заявил: «В армии у нас есть будущее!» Знаешь, много чего забавного понаслушаешься, пока бредешь среди этой компании, которая идет записываться в армию. Будущее! Сдается мне, среди них нет ни одного, кто не думал бы о будущем. Да, будущее! Ну и я тоже об этом начал думать. Я шел себе между этими двумя, между восемнадцатилетним парнишкой и стариком, у которого тоже было будущее…