От волнения он не мог связно сказать несколько слов, но голова у него стала ясной, такой ясной, какой не была уже много месяцев, — он отдавал себе отчет во всех трудностях и все их преодолевал.
— Время… — сказал он. — Маловато его у нас… всего недели две…
Сейчас ему казалось, что он не может преодолеть лишь одно препятствие — время, неумолимое время.
Но Флорентина, застигнутая врасплох его нетерпением, которое сама же разбудила, и чувствуя, что ее быстрее, чем она предполагала, уносит в неизвестность — в неизвестность, которая теперь, когда она лучше ее осознала, начинала казаться ей пугающей, — почти совсем перестала поощрять Эманюэля. Она сидела неподвижно, глядя во мрак перед собой расширенными глазами.
— Да, время… — пробормотал он. — Ты думаешь, его хватит, Флорентина?
Он зажег сигарету и быстро затянулся несколько раз подряд, чтобы помочь себе думать.
— Около двух недель… — И вдруг он круто обернулся к ней. — Так мы еще успеем! — вскричал он, возбужденный и ликующий. — Я завтра же зайду к священнику вашей церкви. Можно будет все устроить в среду, а может быть, и во вторник… Снимем хорошую комнату в гостинице… И в книге записей будет стоять: господин и госпожа Летурно!..
Он расхохотался и тут же умолк, прислушиваясь к внезапно вырвавшемуся из его груди смеху: ведь он уже так давно не смеялся!
Теперь и Флорентина тоже вошла во вкус, увлеченная, несмотря на все, этой перспективой: несколько дней в гостинице с Эманюэлем, который, конечно, будет баловать ее, накупит ей всяких подарков.
Ни он, ни она не думали ни о чем, кроме этих нескольких дней, которые будут напоены юностью; он представлял себе ревниво оберегаемую от чужих глаз интимность, своего рода бегство в мир нежных грез, сладостного безделья; а она — яркие огни кинотеатров, большие магазины, по которым ей будет так приятно ходить. И то, что каждый из них увидел в эту минуту молчания, доставило им столько радости, что они в искреннем порыве внезапно поцеловались.
Потом ночь окончательно укрыла своим мраком их сплетенные тени.
Эманюэль говорил, не умолкая.
— Ты будешь получать за меня пособие, Флорентина, — сказал он. — И я буду присылать тебе часть моего жалованья, так что тебе не нужно будет больше работать. Ты сможешь даже снять себе дом.
А про себя подумал: «Ее собственный дом, который она обставит по своему вкусу, где она будет меня ждать».
— Ждать не так уж долго, — сказал он. — То есть до тех пор, пока кончится война. Оба мы еще молоды. Сколько тебе лет, Флорентина?
— Девятнадцать, — ответила она.
И повернулась к нему, всем своим видом как бы говоря: «Я еще достаточно молода, чтобы начать все сначала. И ты можешь мне многое простить».