Оставался Днепр, но несколько точных ударов топорика-келепа превратили наш паром в бесполезные дрова.
Не убежишь, не уплывешь, не спрячешься.
Оставалось ждать к борщу пампушек.
Плавни остались за спиной, в лицо пахнуло свежим ветром. Знакомый ковыль, невысокие холмы у горизонта, яркое весеннее солнце над головой…
Степь! Оказывается, я уже успел соскучиться!
Из густой травы выглянула неосторожная дрофа, округлила желтые глаза, отпрянула назад, в зеленое море.
Страшно серой! И не только ей. Мне, признаться, тоже.
Медвежью Шкуру звали Васылем Челобитько, владельца жупана и высокой шапки — Пилипом Щуром, а рябой и безносый в татарском халате отзывался на Мыколу Горбатько.
Имя и прозвище Грязной Сорочки мне не сообщили, а я и спрашивать не стал.
Все четверо — с Микитиного Рога, где среди густых плавней затаилась Сичь, степной Порт-Ройял удалых днепровских корсаров. Пан значковый со своей ватагой «шарил» по днепровским берегам, высматривая татар и неосторожных путников. Им не везло: за месяц мы были первыми. Значит, теперь не повезет нам.
* * *
От смотрите, пане Адам! За той могилой — Самарка.
То смотрю, пан значковый.
«Могилой» они называли курган. Все-таки я здорово подзабыл русинский! А может, и не совсем забыл, просто здесь, на полдне, говорят по-иному, чем в Белой Руси или в Галичине.
— Так выходит, пане зацный, товарищ ваш сам ту мапу вам подарил?
— Так и было, пан Васыль.
— То добре!
«Мапа» — карта. В моем рассказе ее подарил мне дальний родич, чье добро пропало в Киеве во время погрома. Верный приказчик спрятал золото у Самарки.
Родич доживал последние дни. «Мапа» — его завещание.
Поверили? Да какая разница!
— А почему добре, пан Васыль?
Он хмыкнул, огладил пышные усы, но отвечать не стал. Отозвался хлопец в жупане — Щур.
— А потому добре, пан Адам, что мапа купленная неверной бывает. Уйдет клад сквозь землю, в чужие руки не дастся. А то и чего хуже будет!
Остальные двое согласно закивали. Я уже понял — дело затевалось нешуточное. А я-то думал просто предложить панам молодцам за близким золотом съездить!
— Или пан зацный не ведает, что клад — то самое химерное дело? Добре, когда на нем только заговор наложен — от глаза чужого да от рук жадных. А если, к примеру, он на головы заговорен?
Я взглянул в голубое бездонное небо, глубоко вздохнул. Ветер, степь, острый ковыльный дух, смерть, скачущая рядом на крепких кровных конях.
Хорошо!
— А как это — на головы, пан Пилип?
— Да разве пан зацный не ведает? Откуда же пан Адам приехал?
* * *
Наивный пан Адам приехал из Рима, где все действительно представляется несколько иначе. И не только проблема изъятия заговоренного клада из точки, обозначенной литерой «N».