Теперь я начал понимать своих земляков. В Крыму и таврийской степи татары казались обычными людьми. Заунывные песни, плов из казана, веселые белозубые усмешки. Люди как люди. Но для тех, с кем пришлось говорить в Каневе и Стародубе, это была сама Смерть — Смерть на злых лохматых конях.
Ядвига попала к ним в руки два года назад. Только раз она решилась рассказать, что было с ней, когда ее, привязанную к хвосту коня, волокли к Перекопу. Как только выжила? Не сошла с ума, не наложила на себя руки?
Хмельницкий пустил Смерть в самое сердце Руси. Туркам даже не нужно посылать превеликое воинство. Зачем? Гетьман Богдашка сам положит Роксоланию к истанбульскому порогу.
— …Хотя, надо сказать, в Силистрии климат несколько лучше! Он улыбался, он был доволен, самодовольный толстяк, неторопливо цедящий кофе. Уж не ему ли поручено возвести первую мечеть в Варшаве или Кракове?
— Напрасно Казимирка, круль Лехистана, так легкомысленно отнесся к предложениям Высокой Порты! Наши требования были более чем умеренны, но… Но, дорогой брат Адам, к чему такие скучные материи?
Было заметно, что муфтию приятно подбирать мудреные греческие слова. Казалось, он смакует халву.
— В такой сумрачный вечер как-то не хочется беседовать о погоде…
Кажется мне предлагали переходить к делу. Я облегченно вздохнул.
— Вы правы… брат Эвлия. В такой дождливый вечер приятнее всего поразмышлять на богословские темы.
Хихикнул. Подмигнул. Снова хихикнул и наконец — захохотал.
— Брат Адам! Брат Адам! Что за приятного собеседника послал мне Аллах!
Я вздохнул. Век бы с этим смешливым не видеться, но сегодня, увидев белые янычарские шатры, я вдруг понял, что судьба дарит мне редкий шанс.
Черная Книга в распадающейся под руками обложке далеко. Но мне она пока не нужна.
— Не могли бы вы, эфенди, просветить меня по поводу некоего Ибн Араби, известного также как Сын Платона?
Послышался странный звук. Кажется, мой собеседник подавился смехом.
— Что?! Брат Адам, но… Извините, вы не шутите?
— Увы, нет.
Щеки опали, зато глаза явно начали вылезать из орбит. Я чуть не попятился.
— О, Аллах! О великий и милосердный, чьи три тысячи имен запечатлены в сердцах всех правоверных! Десять лет в медресе! Десять лет с каламом в руках, среди пыли, среди выживших из ума старцев! Помилуйте, друг мой! О чем угодно! О ценах на соль, о лучших способах кастрации, о преимуществах латинского паруса перед прямым!.. Помилуйте!
Я ждал. Конечно, толстяк мог попросту выставить меня за полог — прямо под разыгравшийся с вечера дождь. Но я был гость, а эта земля — уже Турция.