А потом была Абиссиния…
И была еще Индия, где брат Паоло Полегини изучал клещей вкупе с тараканами!
Все! Хватит!
Я ловко избежал столкновения с очередной повозкой, налетел на какую-то почтенную матрону, извинился на ходу, поймал упавший с головы «цукеркомпф» и пулей вылетел аккурат к дверям гостиницы, предвкушая глоток виноградной водки, ждущий меня на дне полупустого кувшина.
Точильщика не было. Я облегченно вздохнул.
— Синьор Адам?
Я обернулся — и увидел Черную Бороду.
— Синьора Адама желает видеть синьорина. Над бородой возвышалась шапка, тоже черная, но с малиновым верхом. Странная шапка, такие тут не носят. Шитый серебром пояс, вместо шпаги — кривая сабля. Красные сапоги, блестящие шпоры…
Одно хорошо — не точильщик. Только борода похожа.
— Прошу в карету, синьор.
Карета оказалась тут же, у дверей. Странно, что я ее не заметил! Не иначе о водке задумался.
Дверцу кареты открыл некто, тоже носивший саблю, но зато не имевший бороды. Вместо нее из-под носа свисали усы. Даже не усы — усищи.
Бежать поздно, просить пощады — рано.
Оставалось одно — поправить шляпу, успевшую съехать на ухо. Наверно, оттого, что я слишком резко повернул голову, разглядывая то, что ярким золотом сверкало над занавешенными стеклами экипажа.
Герб!
Меня не взяли бы в герольды, но этот, с маленькой короной наверху…
* * *
— Синьор Адам?
Ей не было и восемнадцати. Девчонка — востроносая улыбающаяся девчонка в огромной соболиной шапке.
— Мы разве знакомы, синьорина?
— Конечно, нет! — Она засмеялась и внезапно выпрыгнула из кареты. Маленькая, в короткой шубке, ростом — чуть выше моего плеча.
Это если вместе с шапкой считать.
— Мы незнакомы, синьор Адам, но обязательно познакомимся. Более того, я вас сейчас украду и хочу заметить, что всякое сопротивление бесполезно. Ну, может, мы все-таки поздороваемся?
Я взглянул на герб, все еще не веря, а меня уже целовали.
В щеку.
* * *
Триста лет тому, когда над Ла-Маншем прогремели залпы неуклюжих бомбард, знаменуя начало Столетней резни, а тут, в Вечном городе, Кола ди Риенци еще только готовил свой великий заговор, надеясь восстановить Великий Рим, в Киев вошли литовцы.
Случилось это как-то тихо и незаметно, может, потому, что и сопротивляться было некому. После татар всего-то и оставалось, что Лавра да две сотни домов. Последний князь сгинул неведомо куда. Его и не искали. Никудышный был князек, только и славен тем, что митрополита Владимирского в полон взял. Взял — да не удержал. Бежал митрополит на крестьянских санях, а следом и князю черед пришел.
…Пустой город, руины Софии с чудом уцелевшей Нерушимой Стеной, на которой плачет Оранта. Кончилась давняя слава.