– Тогда пусть Гнусняк придет сам, – ответил Крюков и закрыл глаза.
– Понятия не имею, кто такой Гнусняк, – сказала Катя.
Крюков открыл глаза, приподнялся и удивленно поглядел на своего охранника:
– Гнусняк – твой хозяин. И хозяин этого дома, между прочим. Ты разве не знаешь, на кого работаешь?
– Хватит. Мне с вами разговаривать не положено, – оборвала Катя Крюкова, а сама подумала, что и впрямь кличка «Гнусняк» Самсону подходит. Поняв это, она не смогла сдержать улыбку.
Крюков то ли увидел, то ли почувствовал смену в настроении своего охранника.
– Странно, ты, парень, похож на нормального человека. Интересно, что ты тут делаешь?
– Работаю, – ответила Катя.
– Ничего себе работка. Мягко выражаясь, странная, – покачал головой Крюков.
– Другой нет, – отрезала Катя.
В полдень горбун принес на подносе еду для художника. Катя краем глаза взглянула на поднос и заметила черную икру, свежие огурцы, помидоры и даже блюдо с фруктами. Все это являлось закуской и десертом к бульону и мясу с картошкой.
«Для презренного должника обед слишком шикарен. Нас здесь кормят хуже», – подумала она.
И, словно в подтверждение своим догадкам, по знаку горбуна Катя спустилась на кухню и получила тарелку гречневой каши с котлетой и стакан компота. Пока она обедала, Крюкова стерег горбун. Когда Катя вернулась, Крюков сказал:
– Кормит Гнусняк неплохо, но тюрьма есть тюрьма.
Катя была уверена, что долги надо отдавать. Может быть, она не была бы столь категорична, но их семью неотданный долг не только подкосил материально, а отчасти разрушил. В самом начале демократических преобразований, когда многие ударились в коммерцию, папа отдал все семейные сбережения своему товарищу, Павлу Котову. Тот пустил деньги в оборот и обещал папе проценты. Но Астахов не получил ни процентов, ни своих денег. Котов поплакался, что прогорел, и исчез. С тех пор все и пошло наперекосяк. Кто знает, если бы не разорил отца его приятель, то их семья могла бы сохраниться. Тяжелые времена, когда отцу перестали платить зарплату, они бы пережили. Папа спокойно нашел бы новую работу или вложил деньги в стоящее дело. А то ведь что получилось…
Так что Катя чувства жалости к художнику не испытывала.
– Сами виноваты. Долги надо отдавать, – тихо сказала Катя художнику и отвернулась.
– Какие долги? – удивленно спросил Крюков.
Искреннее удивление в голосе художника заставили Катю поглядеть ему в глаза. В глазах живописца, кроме озадаченности, не было ничего. Он смотрел на Катю, как ребенок, который не понимает, за что его наказывают.
– Зачем невинного ягненка из себя разыгрывать? Вы должны Самсону Михайловичу и извольте отработать, – сказала Катя и подумала: «Или Крюков прекрасный артист, или…»