«А ведь она помнит больше нас всех, — вдруг подумалось мне. Растревоженное прошлое никак не хотело возвращаться туда, где оно хранилось все это время. — Кто знает, что пришлось ей пережить, когда от нее отказался жених, когда у нее были самые блестящие перспективы и ей предрекали самую счастливую жизнь. Светлый Ангел, Снежный Ангел, так ее называли. Не плачет ли она каждую ночь так, как я сегодня».
Я ни разу не видела Ангелину после смерти мамы плачущей. Она всегда была к нас тепла и всеобъемлюща, ее сил, казалось, хватало на всех. Она полностью взяла на себя хозяйство и уход за отцом после произошедшего. Пока он отошел, она, фактически, одна тянула на себе нас и дом. Мы, конечно, помогали по мере сил. Но именно она устроила младших в школу, неизвестно, каким образом договорившись с директором, и настаивала, чтобы они учились. Именно она решала все вопросы с главой поселения, интересовавшимся, откуда в Орешник прибыла такая необычная семья. Именно она уговорила отца, когда королевский егерь, небогатый, но происходящий из хорошей дворянской фамилии, попросил руки Василины, отпустить сестру замуж.
Конечно, в прежние времена такой мезальянс был бы невозможен. Но не сейчас, приходилось быть практичными. Мы, правда, никогда не сможем отплатить ей за все, что она для нас сделала.
Полинка с Алинкой побежали в огород обнять отца и показать ему семена, которые они купили. Каролина побежала в другую сторону — к соседским девчонкам. А я вымыла руки и стала помогать сестре.
Начало июля, Милокардеры
— Эй, Плишка, не теряй следа!
Охотники, забравшиеся так высоко на Драконий Хребет, он же Стиральная Доска, как только позволял разреженный воздух, остановились на привал, с умешками наблюдая за самым молодым и неопытным, карабкающимся далеко позади. Кричать не следовало, чтобы не снять лавину, но удержаться, чтобы не поддразнить младшего товарища, не было мочи. В команде каждый когда-то был самым молодым и каждый проходил через поддразнивание старших. Что поделаешь, таковы законы существования в мужском коллективе.
Плишка упорно карабкался вверх, недоумевая, почему это он решил пойти в охотники, а не остался, как заповедовала мамка, простым и понятным землепашцем. Позарился, дурак, на возможное богатство.
Охотники, убившие хотя бы одного снежного барана, потом ходили гоголями, сорили золотом, все девки были их. Богатеи платили за шкуры баранов больше, чем крестьянин мог выручить за свой годовой урожай, а за зубы, рога и железы маги платили еще больше. У каждого охотника был свой крепкий дом. Не барский, конечно, но получше, чем у селян. Вот и потянуло, дурака, золото.