Смитсен подошел к застывшему в ужасе дворнику, сжал его виски руками, брезгливо поморщившись из-за обильного пота, заливающего лоб служащего от страха. Тандаджи показалось, что ему буквально проткнули голову. Он вполне натурально завизжал, а Смитсен, взглядываясь в его глаза, будто не слыша криков, произнес:
— Не могу прочитать, желтые и коричневые мне неподвластны, там другие духовные практики.
— Тогда, — подал голос толстяк, морщась от криков ужаса и заверений в своей преданности дворника, — может, стандартным способом?
И он облизнулся. И столько надежды было в его голосе, столько предвкушения, что медиамагнат покачал головой и сказал:
— Да, давай, вызывай Симеона, но сам присутствовать не будешь.
Щеглов опустил уголки рта и как-то осунулся, но послушно вышел в дверь — видимо, за таинственным Симеоном. Хотя ничего таинственного для Тандаджи в этом не было, намеки вполне были прозрачны.
Он, не прекращая всхлипывать и бормотать по-тидусски «Хос-зяин, я нисего не сделаль, честна слова, клянуся крылями богини», еще раз просчитал обстановку. Двое охранников у двери, с пистолетами и шокерами. Двое у стен, сам Смитсен у стола, на единственном окне решетка. Значит, выход только через дверь, и нужно ловить момент позже, когда его поведут, если поведут, по коридору в пыточную.
— Может, сами все расскажете? — спросил Смитсен, с насмешкой глядя на него. — Ваша игра очень убедительна, честное слово. Но утомляет. Расскажете — избавите себя от боли, а меня от неприятного зрелища. — И он, наклонившись ко в страхе отшатнувшемуся дворнику, доверительно добавил: — Понимаете, не люблю вида крови. И насилия. А приходится звать мастера-дознавателя…
— Хос-зяин-на, — всхлипывал дворник, — богиняй клянуся, не браль я нисего! — и мелко трясся, очень достоверно.
Смитсен внимательно посмотрел на него, покачал головой и, больше не обращая внимания, сел за стол, включил стоящий в углу телевизор, переключил на правительственный канал. Там как раз королева пекла детскую творожную запеканку, заодно рассказывая про своих детей и их воспитание. Гости студии сидели, открыв рты.
— Что делает, а, стерва, — с восхищением сказал Смитсен и вдруг, погрустнев, покачал головой, и снова произнес: — Как я не люблю насилие…
За дверью раздались шаги и в комнату вошли два человека — Щеглов и сопровождавший его крепкий, плечистый невысокий мужик в возрасте.
— А, Симеон, — медиамагнат поманил его к себе, — смотри, это наш дворник. Он, к сожалению, не хочет нам ничего говорить, зачем его подружка залезла туда, куда не следует, на кого он работает, успел ли передать сведения или нет. Пусть скажет, хорошо? Позовешь, когда заговорит. Только…давай сначала без крови попробуем.