Когда они вошли обратно в дом, Тася уже встала и, одетая в цветастое платье до колен, нарезала крупными кусками свежепеченный хлеб. Дух от хлеба шел сногсшибательный. Улучив момент, когда отец и сестра его девушки отвернулись от них, Энтери провел губами по ее затылку, вдыхая ставший уже родным запах, и, воспользовавшись тем, что огромный нож остановился — Тасенька замерла от его близости, коварно стянул аппетитно пахнущий ломоть, получив, впрочем, за это шлепок по удирающей спине. Они захихикали, девушка продолжила резать хлеб, а Энтери мгновенно справился с украденным куском, сел на лавку и начал смиренно ждать завтрака.
Старый Михайлис тоже улыбался сквозь усы, потому что легендарный театекоатль, змей небесный, и его суровая несмеяна-дочка, которая, казалось, заморозилась после смерти обожаемой матери, вели себя как дети. Смеха старшей дочери он не слышал уже два года и только за это готов был змеюке скормить хоть сто голов скота. Главное, чтоб паршивец, улетев, не почуял свободу и не забыл его девочку. Иначе она снова замерзнет. А он, видят Боги, возьмет ружье, найдет и пристрелит несостоявшегося зятя.
Так думал старик, и улыбался, радуясь за дочь, и сверкал глазами, и хмурился, а Энтери, поймав его взгляд, почувствовал себя как-то неловко, будто в чем-то провинился, непонятно, в чем. Но тут перед ним поставили горшочек с дымящейся кашей, в которой аппетитно желтело сладкое сливочное масло, и он забыл и думать о странных взглядах хозяина дома.
После завтрака старик полез в огромный сундук, стоящий у него в комнате, долго что-то искал, наконец, вынырнул оттуда, держа в руках вязаный мешочек и статуэтку Синей Богини размером с человеческую ладонь. Богиня была изображена по канону — босоногая, со строгим лицом, покрытая с головой покрывалом, обнажавшим тем не менее левую грудь, живот с пупком и верхнюю часть бедер. Одной рукой она придерживала покрывало у шеи, другой — на бедрах.
— Дети мои, Таисия и Энтери, идите сюда, возьмитесь за руки, — позвал он.
Тася смущенно взяла Энтери за руку, потянула за собой, они, остановившись, обнялись. Лори, как сидела на лавке, так и не смогла встать, только широко раскрыла глаза, сказала «ой» и прижала руку ко рту.
Михайлис тем временем колдовал над статуэткой — поставил ее в деревянную чашу, со специальным углублением, чтоб не упала, обмазал ароматным маслом, поклонился, зажег курительную палочку и обошел с ней дом, а затем вставил еще дымящуюся палочку в углубление у ног богини. Затем начал ритуальное вопрошение:
— По взаимному сговору даете вы обеты друг друга ждать, верность хранить, хорошо все обдумать и через три месяца ответ друг другу дать — хотите ли вы быть вместе так же сильно, как сейчас?