Едва ли часто всем волхвам мира приходилось напутствовать жертву, которая и сама неплохо знала дорогу. Но Дивляна уже давно не была девой-любшанкой, способной без сожаления, как ее призывали, порвать путы этого мира. У нее здесь оставались дети, и она не собиралась уходить, оставив их. Новорожденный сын брошен в слабые руки старухи Елини, его единственной родни, — что они смогут, как выживут? А ее дочь слишком мала, чтобы запомнить лицо и имя настоящей матери — или хотя бы свое собственное имя! Незвана заберет Предславу, назовется ее матерью, а Велеса прикажет считать отцом, даст ей новое волховское имя вроде того, какое носит сама, и воспитает подобно себе. Ведь она, заключающая в себе дух Марены, не может рожать, но не может и уйти, не оставив преемницы, не передав силы и знания. А Дивляна не собиралась дарить ей свою дочь, Славуня была нужна ей самой!
Хотя Дивляна почти не пила обезвреженного бабкой Радушей колдовского отвара, противиться ворожбе, которую творила дочь самой Марены, было очень трудно. Голос Незваны могучей невидимой рукой вытаскивал душу на Ту Сторону, толкал в темноту, но Дивляна сознательно сопротивлялась и всеми силами, будто мальчик в старинной басне перед печью, в которую, кстати сказать, его пихала на хлебной лопате та самая Марена, руками и ногами упиралась в косяки своего внутреннего «навьего окна» и не хотела выходить.
Однако с Той Стороны ее властно и мощно тянули те, кому назначалась жертва, кого Незвана призвала и разбудила. Дивляна уже ничего не видела сквозь мертвенно-белый туман — то ли внутри, то ли снаружи. Сквозь него на миг проступили очертания моста, а за ним — звездные дороги, расходящиеся тропами по ветвям Мирового Дерева; ветви стали струями призрачных вод, потекли прожилками по листьям… И уже душу окутывал покой, радость от красоты открывающегося ей внемирья…
— Вернись! — снова раздался настойчивый голос, и Дивляна вдруг ощутила себя пятилетней девочкой, оставленной молодыми родителями под присмотром еще крепкой, едва сорокалетней бабки. — А ну, куда полезла, егоза такая!
Видение моста исчезло, будто сон, из которого вырвал строгий окрик. В заклинающем голосе Незваны прорезались неуместные гнев и досада, но Дивляна уже пришла в себя. И ясно ощутила, что она не одна: множество рук держали ее и не давали скользить по черной реке заклинания — рук прохладных, как озерная вода, и теплых, как огонь родного очага. В лицо веяло запахом трав, мерещилась свежесть речной воды, слышался беспокойный шепот — не то девичьих голосов, не то речных струй. А перед глазами вставало солнце — червонный щит Дажьбога, живший в ее крови, поднимался стеной, за которой угасли слова заклятья, померк зовущий голос Марены, бессильный ее пробить.