– Да. Уже больше десяти лет. Раз в год семья переводит на содержание, я эти деньги трачу по чуть-чуть, чтобы хватило. Поначалу от меня шарахались, а потом привыкли. Несостоявшийся муженек сразу удрал, семья старается забыть о проблемах. Так – всем удобнее. И дочь под присмотром, и языки лишний раз не треплют… Но я бы и бесплатно за ней ухаживал, что мне эти деньги… Жаль только, что за все годы никого так и не признала. Моя Лили…
Клаккер выпучился на санитара, потом не удержался и спросил:
– Эта бабушка, да? Ты все не хотел к ней пускать? Со второго этажа… Как ее…
– Ей тридцать девять… Бабушка, скажешь тоже… Сдала сильно за последние месяцы, Крупп говорит, болезнь вернулась. И ничем помочь не может…
Палач молчал, потупив взор, потом подошел к Мираку и пробормотал:
– Слушай, я же не знал… Думал – вот она, ниточка. Вот покойник, вот человек с деньгами. И сложилось все же в одно… Ну, прости. Я ведь не сыщик, так только, железками махать… Хочешь – вот ударь меня. Я даже сдачи не дам. Ударь, только зла не держи. Я же по глупости…
– Да пошел ты…
Санитар медленно натянул шапку и устало спросил Шольца:
– Я еще нужен?.. Ну, тогда бывайте… И я в самом деле не знаю, кто это пациента угрохал. Не было у нас посторонних. И свои к нему не заходили… – И уже открыв дверь, повернул голову и бросил напоследок: – Ты, это… За «карателя» тоже прости. Я не знал, что ты из строевых частей. У меня ваши парни многих знакомых тогда от нечисти отбили… Так что я это тоже, сгоряча. Да…
И ушел, аккуратно прикрыв за собой створки и прогремев сапогами по гулкому коридору.
– Вот тебе и подозреваемый, – подвел итог беседе сыщик, натягивая форменную шинель. – Давай-ка домой, бракодел. И постарайся в ближайшие дни никого не прибить под горячую руку. Мне еще до Нового года разгребать то, что уже наворотил… И большую часть штрафов из своих премиальных покроешь. Чтобы в следующий раз думал, что творишь…
* * *
Ранним воскресным утром Клаккер постучался в тяжелые двери и долго ждал, когда приоткроют узкую щель.
– Это я… Здравствуй… Похоже, разобрался я, что именно стряслось с покойником. Мне бы парой слов перемолвиться с той девушкой в мешковине. С глазастенькой, из пятнадцатой палаты.
Мирак молчал, разглядывая посетителя, но потом все же впустил палача. Безмолвной тенью проводил до палаты, затем процедил:
– Я рядом буду. Если что – стучи. Гжелика мирная, на людей не кидается. Не обижай только ее, она совсем безобидная.
– Гжелика, – повторил охотник и вздохнул. – Не обижу. Хоть и тяжело у меня с разговорами, но не должен ее расстроить.