– Прошу простить меня, господин, конечно, вы не спрашивали. Но этот вопрос все еще крутится у вас в голове.
– Вам мало наставлять этого капитана – вы беретесь читать чужие мысли?
– О нет, пожалуйста, извините меня, господин, конечно нет, – она постаралась придать самый умильный тон своему голосу. – Я только старалась ответить главе нашего рода в меру моих скромных способностей. Интересы нашего господина для меня на первом месте. Ваши на втором.
– А это так?
– Пожалуйста, извините меня, но нет необходимости спрашивать. Отдайте приказ, господин, я все выполню.
– Почему вы такая гордая, Марико-сан? – спросил он испытующе.
– Прошу извинить меня, господин. Я была груба. Я не заслужила такого…
– Я знаю! Никто из женщин не заслужил! – Хиромацу хохотнул. – Но бывают времена, когда мы нуждаемся в вашей женской холодной, жестокой, злобной, изощренной, практичной мудрости. Вы, женщины, намного умнее нас, правда?
– О нет, господин, – пролепетала она, соображая, что у него на уме.
– Я признаю это только потому, что мы сейчас одни. Если повторить такое перед всеми, люди скажут, что Железный Кулак выжил из ума, что ему пора распроститься с мечами, обрить голову и возносить молитвы Будде, вымаливая прощения за смерть людей, чьи души он отправил в «великую пустоту». И они будут правы.
– Нет, господин. Ваш сын был прав. Пока наш господин не кончил свои дни, вы не можете отступать. Ни вы, ни господин, мой муж. Ни я.
– Да, но все равно я был бы очень рад сложить оружие и молиться, чтобы Будда упокоил меня и всех, кого я убил.
Некоторое время он всматривался в темноту ночи, ощущая груз лет, потом снова взглянул на Марико. На нее было приятно смотреть, приятней, чем на любую другую женщину из тех, кого он знал.
– Что?
– Ничего, Марико-сан. Я вспомнил, как впервые увидел вас.
Это случилось, когда Хиромацу тайком заложил душу Городе, чтобы заполучить изящное, неземное существо в жены сыну, тому самому сыну, что зарубил собственную мать, единственную женщину, которую по-настоящему любил Хиромацу.
«Почему я добивался для него Марико? Потому что хотел досадить тайко, который тоже домогался ее. Досадить противнику, и ничего более. А была ли неверна мне моя наложница? – спросил себя старик, бередя старую рану. – О боги, когда предстану перед вами, я потребую ответа и на этот вопрос. Я хочу знать, да или нет! Я требую правды! Я думаю, это ложь, но Бунтаро сказал, что застал ее наедине с мужчиной, растрепанную, в кимоно без пояса, задолго до моего возвращения. Это могла быть ложь, не правда ли? Или правда? Это должна быть правда. Разве мой сын отрубил бы голову своей матери, если бы не был уверен?»