Вадимир сам перед выступлением из Карелы снял с себя доспехи, оставшись только в звериных шкурах. Доспехи казались княжичу слишком тяжелыми…
* * *
Велибора так и не смогла уснуть в эту ночь. И уже незадолго до рассвета, все обдумав, и решившись на крайние меры, которые способны сделать из княжны княгиню, порывшись у себя в дорожных вещах, она переложила в карман маленький кожаный мешочек с тем, что сделала по ее заказу труболетка Бисения, и спустилась на первый этаж. Дворовый человек, как раньше стоял у двери горницы князя Буривоя, прислонившись спиной к стене, так стоял и теперь, и, казалось, даже спать не хотел. Смотрел одновременно сердито, и с чувством важности своей миссии.
– Есть кто у батюшки? – спросила княжна.
– Один сидит. Ждет вестей из полков.
– А Вадимир где?
– Знамо дело – где… Полки повел! В сечу с варягами…
Это было еще одним оскорблением Велиборы. Вадимир даже не заглянул в ее комнату, чтобы проститься перед тем, как отправиться в поход. Она не предполагала, как долго этот поход продлится. Но, если князь Буривой ждет вестей из полков, значит, поход не длительный. Велибора даже попыталась успокоить себя тем, что Вадимир не хотел заставлять ее в ее положении волноваться, потому и не предупредил. Тем не менее, обида продолжала больно щипать ее сердце, и в глубине души Велибора была уверена, что Вадимир не захотел проститься специально для того, чтобы показать ей свое пренебрежение. Но при дворовом человеке обнажать свои чувства княжна не желала, молча открыла дверь княжеской горницы, и вошла тихо, беззвучно.
Князь Буривой спал, сидя на скамейке перед столом, положив на стол свои тяжелые руки, а на руки и кудлатую голову, которой никогда, наверное, не касался гребень. И едва-едва дышал. Но все-таки дышал, и дышал, к сожалению княжны, ровно, не как дышит больной человек. Это дыхание ее расстроило, и заставило уверовать в необходимость срочных действий, которые она задумала. Остановившись с торца стола, за которым князь сидел, Велибора долго смотрела на него, потом осмотрела горницу. Она боялась, что здесь кто-то еще окажется, кто помешает ей. Она боялась, и, одновременно, надеялась на это. Но в горнице не было никого, кто смог бы остановить княжну, и тогда она шагнула к подоконнику, где стояли баклажки с медом.
Рука предательски дрожала, когда Велибора снимала с баклажки берестяную крышку. Она вытащила из кармана заветный мешочек Бисении и стремительно, чуть не со злым размахом, вытряхнула содержимое в мед. При этом лицо труболетки словно бы висело где-то там, за окном, закрытым мутным бычьим пузырем, словно Бисения наблюдала за ее действиями. И сразу вспомнился уверенный и всегда твердый и острый, как нож, проникающий внутрь голос старухи: При этом говорила Бисения всегда тихо, чуть не шепотом, что заставляло прислушиваться к ее словам, чтобы не пропустить нечто важное