Переправившиеся славяне не из темноты появились, и не неожиданно, потому что даже по реке плыли с зажженными факелами, ни от кого не скрываясь, и не могли не потревожить отряд франков. И те быстро выстроились в боевой порядок, который освещали горящие за их спинами костры. Правда, среди франков было не больше десятка рыцарей, а все остальные были простые солдаты пехоты, тем не менее, и пехота франков драться умела. Но Годослав драться ни с кем не собирался. Остановив свой отряд жестом, князь в одиночества поехал к возглавлявшим строй франков рыцарям. Возможно, это было неосторожно со стороны князя бодричей. Только один волхв Ставр, отстав на два лошадиных корпуса, двинулся следом, держа свой длинный и тяжелый посох поперек седла, но всегда готовый перехватить его, как копье, что он выполнял многократно, и посох этот был не менее опасен, чем рыцарское копье. А стрелец Барабаш вытащил из седельного тула сразу четыре стрелы, и заложил их между пальцами левой руки, одновременно приготовив лук. Лют вложил тяжелый камень в кожаный расширитель своей пращи, и держал правую руку чуть-чуть за спиной. Далимил поигрывал своим бичом, хотя с берега достать им ни одного франка, конечно, не мог, но конь плеточника нетерпеливо перебирал копытами, готовый сорваться в быстрый бег, и сократить дистанцию. А знающие Далимила люди говорили, что он ударом плетки рыцаря из седла выбивает. И княжеские стражники нервно перебирали своими бердышами, и держали поводья коней в натяжении, готовые пустить коней вскачь на выручку своему князю, если такое понадобится. Напряжение с отряде бодричей, конечно, присутствовало. Но решимости испытанным воинам было не занимать. Один тысяцкий князь Куденя не взялся за оружие, но кусал свои усы, понимая, что ему уже едва ли легко будет пробиться в Старгород к своему князю.
Годослав остановил своего статного белого коня прямо перед строем рыцарей, которые держали копья поднятыми. Значит, атаковать его не собирались, и ждали, что скажет им этот высокий и внешне очень сильный всадник. Свет от костров шел со спины рыцарей, и высвечивал только их силуэты, тогда как Годославу он освещал лицо. И кто-то из рыцарей, видимо, узнал князя. По крайней мере, сразу прозвучало его имя. Но князя не звали. Это было простое сообщение для других рыцарей. И одного произнесения имени было достаточно, чтобы рыцари разрушили свой собственный строй, кто-то дал команду пехотинцам, и их строй тут же рассыпался. Но, тогда как солдаты поспешили к своим кострам, рыцари окружили князя Годослава, поочередно представляясь. Один из них, человек с очень грубым, словно из гранита вырубленным лицом, с шершавой бугристой кожей, первым и узнал князя бодричей. Себя этот рыцарь назвал бароном Гензером, и сразу вспомнил турнир в Хаммабурге три с половиной года назад, когда король Карл наградил победителя, подарив ему белоснежного коня, который и в эту ночь был под Годославом.