За всякую дребедень, но только не за то, что было мне дорого.
Вскоре после того дня я отправилась к кардиологу. Тому самому, по фамилии Крейвен. Который точно знал, что у меня есть сердце. На последнем приеме я по глупости пожаловалась ему на боль в груди, потому он в этот раз прикрепил мне датчики, с которыми я должна была ходить сутки.
— У вас аритмия. После удара молнии явление обычное, но тем не менее нельзя забывать про осторожность.
— А не может такого быть, что у меня врожденный порок, который раньше не обнаруживал себя?
Я вспомнила про жестокого андерсеновского героя, которому в сердце вонзился осколок льда.
— Сердце у вас в полной норме, учитывая обстоятельства, — ответил Крейвен. — Просто будьте осторожны. На всякий случай.
Все это время, чтобы лишний раз съездить в рощу к Лазарусу, я частенько звонила в библиотеку и сказывалась больной. Я использовала любой предлог. Тошнота, звон в ушах, боль в руке, боль в боку, боль везде. Отчасти жаловалась я честно, так что чувство вины мне досаждало меньше, чем могло бы. Может быть, виной была все же мания. Маниакальное стремление чего-то или кого-то добиться. А тут мне само все шло в руки, как было отказаться, и ложь почти что не являлась ложью — как было не соврать? Фрэнсис Йорк ни разу ни о чем у меня не спросила, ни разу не упрекнула. В ответ на ее великодушие можно было бы и пореже проявлять эгоизм, однако я проявляла его вовсю. Так что от кардиолога я поехала прямиком в библиотеку. И едва вышла из машины и переступила порог, как поняла, что сама рада своему приезду. Что на самом деле сама соскучилась. По всем лживым, не достойным ни капли доверия байкам, которые стояли на полках, напечатанные и переплетенные.
— Тебе лучше? — спросила Фрэнсис, увидев, что я приехала сразу после врача.
Время было послеобеденное, а я если работала, то по утрам. День был сырой и душный, и старый кондиционер не справлялся.
— Я в порядке.
Да, конечно, в порядке. Только немножко больна любовью, сексом, ложью.
Фрэнсис посмотрела на меня. У нее было плохое зрение. Но видела она хорошо.
— В самом деле?
Я задрала рубашку и показала прилепленные липучками датчики.
— И тебе разрешили идти на работу?
Вот оно. Это был мой шанс, и я им воспользовалась.
— Даже не знаю. У меня аритмия. Этот мониторчик отслеживает суточный ритм. Но я себя чувствую с ним, как лошадь в упряжи. Верней, как ослица.
— Тебе непременно нужно отправляться домой отдыхать, — сказала Фрэнсис.
Я вспомнила про Фаладу, про верного коня своей хозяйки, который всегда говорил правду, даже когда ему отрубили голову. Видимо, и у меня бывали приступы угрызения совести, припадки честности. Тут он как раз и случился — когда я стояла за картотечным шкафом.