– Эй, ты кто? – закричала я, пытаясь разглядеть всхлипывающего. – Какого мерзкого гоблина ты тут делаешь, когда в деревне больше никого нет?
Источник звуков поднял голову, и я возмущенно ругнулась, увидев расширенные глаза испуганного, измученного ребенка.
– Меня бросили, добрая госпожа! – ответил мне жалобный голос. – В деревню пришла чума, и все убежали второпях, опасаясь за свои жизни. А меня оставили здесь, как откупную жертву!
– Почему же тебя? – изумилась я.
– Потому что я сирота, добрая госпожа, и после смерти никто не прольет над моей могилой ни единой слезинки…
У меня не нашлось ни одного доброго слова в адрес людей, панически бегущих при приближении заразы и пытающихся откупиться от ужасной болезни ценой жизни несчастного одинокого ребенка, за которого даже вступиться некому. Грязно ругаясь и желая много чего неприятного всем сбежавшим мерзавцам, я спустилась в колодец по веревке, привязанной к вороту, обвязала под мышки и вытащила безвольное обмякшее тело. Уложив спасенного на траву и скрипя зубами от злости, я обнаружила, что это подросток лет четырнадцати от роду. Высокий, но очень худой, с красивым лицом и добрыми карими глазами.
– Как зовут тебя, малыш? – Я ласково отвела от лица мальчика спутанные пряди густых черных волос.
– Тим, добрая госпожа, – ответил несчастный, оробев при виде сияющей роскоши моей золотой маски. К несчастью, даже такой необременительный для него подъем лишил мальчишку последних сил и, видя его закатывающиеся глаза, я поняла – он близок к забытью. Плохо было и то, что жестокая чума все–таки нашла свою жертву. Два огромных, наполненных гноем и дурной кровью бубона располагались на ключице и правой руке мальчика. Понимая, как глупо оставаться на ночевку в зараженной деревне, я вывезла Тима подальше в лес, где, видимо, только при помощи Пресветлых богов обнаружила чистую полянку с живой зеленой травой и протекавшим по ней маленьким ручейком. Там я споро переодела мальчика в свою сухую запасную одежду, развела костерок и, вскипятив в котелке немного родниковой травы, заварила чай из лечебных трав, припасенных у меня в сумке. Стараниями мэтра Кваруса и благодаря собственному любопытству, побуждавшему меня читать без разбора все книги в библиотеке замка, я понимала в науке врачевания намного больше своих легкомысленных сестер. Я вскрыла оба чумных нарыва на теле Тима, выпустила их мерзкое содержимое и наложила на раны повязки с дегтярной мазью. Нежно успокоив поминутно благодарившего меня за заботу мальчика, я уверила его в том, что он больше никогда не останется один, и устроила на ночлег со всем доступным нам комфортом. Утомленный ребенок вскоре забылся горячечным сном. Я же решила ни на минуту не смыкать глаз, несмотря на владевшую мной усталость. Жестокая Чума, уже начавшая свое черное дело, не оставит полумертвую жертву. Этой ночью, когда истощенный мальчишка устанет сопротивляться разрушительному действию болезни, она придет, чтобы увести его в царство мертвых. «Ничего, – подумала я, – она еще не пробовала чудесной стали моего Нурилона. Я–то, небось, окажусь покрепче хилого мальчишки. Пусть–ка ее величество бубонная чума попробует забрать у меня жизнь Тима. Как бы ей самой потом жалеть не пришлось, что она связалась с Сумасшедшей принцессой!»