Рэнд тихо обронил:
– Но ведь вы были тогда почти ребенком.
Она махнула рукой, в ее жесте было столько безнадежности и отчаяния, что у Рэнда защемило в груди.
– Сплетникам это глубоко безразлично. Как известно, злые языки страшнее пистолета.
– И вы решили, если письмо у меня, я воспользуюсь им как оружием против вас. – Рэнд едва не задохнулся от возмущения. – Какого, однако, вы лестного мнения обо мне!
Она посмотрела на него смущенно, даже виновато:
– Я же не знала, видите ли…
– Да, вижу, нам пора ехать, а то другие начнут думать о нас бог весть что, – ядовито закончил он.
– Ну да, ой… – Сесили растерялась. – Господи, неужели вы на меня сердитесь, Рэнд?
У него от напряжения задрожал подбородок.
– Сержусь? С чего вы взяли?
– Ни с чего, просто так, – отрезала она. – Вы злитесь, и я это вижу. Наверное, вы гордитесь тем, что умеете скрывать свои чувства, что внутри вас может все кипеть от ярости, хотя внешне вы холодны как лед. Как бы не так. Ваши глаза выдают вас с головой.
Сказать, что Рэнд был удивлен, значит, ничего не сказать. Он уставился на Сесили, которая закусила губу от осознания, что не выдержала и наговорила лишнего.
– Ладно, в таком случае скажите мне вот что, – тихо произнес он. – Много лет назад вы выставили вашего жениха в смешном виде, высмеяли его с едкой иронией. С тех пор ваше мнение о Норланде изменилось или нет?
Сесили шумно вздохнула:
– Тогда я была глупой, заносчивой девочкой, считавшей себя вправе судить о каждом так, как ей хотелось. Я очень сожалею о том, что вела себя так в те годы.
– Вы слышали мой вопрос? Это не ответ на него.
Потупившись, Сесили молчала.
Резко и открыто Рэнд произнес:
– Неужели вы в самом деле думали, что я способен отдать в бульварную газетенку ваше письмо?
Как он ни старался скрыть свою злость, она прорывалась наружу – в интонации, в прищуре глаз, в слегка раздувшихся ноздрях.
– Нет, но я полагала, что с его помощью вы можете шантажировать меня. – Не смутившись, прямо и откровенно посмотрела она ему в глаза.
Лучше бы Сесили ударила его – ее слова ранили его глубоко и сильно, они обожгли Рэнда. От боли и возмущения он потерял дар речи. Придя в себя, Ашборн грустно произнес:
– М-да, какого вы, однако, высокого обо мне мнения.
– А кто, как не вы, были со мной очень твердым и жестоким, когда вам нужно было от меня что-нибудь. – Пожав плечами, она отвернулась. – Откуда мне было знать, где проходит та линия, которую вы не намерены переступать?
Разозлившись и на себя, и на нее, Рэнд повернул ее лицом к себе:
– Вы знаете меня лучше, просто вы упорно стараетесь не признаться в этом самой себе.