Люси стала убеждать, как можно ласковее, что его сердцу ничто не угрожает. Он же, негодяй такой, вспомнил, при каких обстоятельствах поженились ее родители, заявил, что она, вероятно, пошла в них, и предложил пожениться тайком, если ей по вкусу такая авантюра.
Ох как же ей хотелось хорошенько его встряхнуть!
И до сих пор хочется.
Тут Люси вспомнила о своей записной книжке и решила, что сейчас самое подходящее время на бумаге запечатлеть те примеры глупости, которые вызвали у нее наибольшее раздражение.
Девушка открыла дверь и прислушалась. Тетка и кузина все еще оживленно обсуждали светские мероприятия. Закрыв дверь, Люси достала свою розовую записную книжку и карандаш и открыла первую страницу.
Поразмыслив, она описала, как прибыла в дом тетки, как удивилась, когда выяснилось, что ей придется делить комнату и кровать с кузиной. Как же ей все это противно! До чего же абсурдны теткины эдикты! Люси написала о чаепитии в обществе утонченных дам, чьи высказывания редко отличались разумностью, о поездке в парк, куда ездит весь бомонд, чтобы себя показать и на людей посмотреть. Не забыла описать и джентльменов, с которыми довелось познакомиться, в частности Аутрема и Стивенхоупа, их непроходимую глупость.
Люси перелистнула страницу.
Что там за вирши читал Стивенхоуп?
«Сочные вишни на мраморной коже…
Жемчужные зубы стыдливо впились…»
– Ты в порядке, Люсинда?
Люси вздрогнула и закрыла страницу ладонью.
– Да, конечно.
– Что это? Дневник? Как интересно. – Присмотревшись повнимательнее, Клара вдруг воскликнула: – Люси, это поэзия? Так ты поэтесса? И молчишь… Что за дела, сестричка?
Люси обнаружила, что не успела полностью закрыть страницу. Что же ответить? Как объяснить, зачем она записала этот бред?
Это ужасно, но деваться некуда: уж лучше признаться в склонности к сочинению стихов, чем в том, что это действительно дневник.
– Ну признаю. Только я очень плохая поэтесса. Прошу тебя, не требуй, чтобы я читала свои сочинения.
Собственные слова показались Люси полнейшей чушью, но Клара, к ее удивлению, восприняла их вполне серьезно.
– Конечно, не буду! Мы с мамой знаем, как капризна муза.
– Вот как?
– Себастьян Росситер, – напомнила ей Клара.
– Ах да… – произнесла Люси, хотя ничего не поняла.
– Он жил недалеко от нас в Суррее, в основном тихо, со своей обожаемой семьей, но время от времени появлялся на светских мероприятиях и удостаивал присутствующих чести послушать его стихи. Его часто приглашали, но он говорил, что муза нуждается в тишине и покое.
Люси мысленно поискала в этой истории ловушку, но так и не нашла.