– Не важно, как вы меня называете, – проворчал он. – Важно то, как называю вас я.
Она вскинула голову.
– И как же вы меня назовете?
Джеймс молчал. Сейчас, в ярком дневном свете, все достойные сожаления поступки этой женщины казались нереальными и почти иллюзорными, но, сделав над собой усилие, Джеймс засунул неугомонное желание утешить ее в пустой карман, туда, где должен был находиться его кошелек с деньгами. Неужели она думала, что могла похлопать своими белесыми ресницами, и он превратится в желе, как вчера? Нет, он не мог этого допустить. Больше такого не случится.
– Я называю вас преступницей, – заявил Джеймс и протянул ей повестку. – И я подаю на вас в суд, леди Торолд.
Ужас, липкий и холодный, холоднее зеленых глаз Маккензи, казалось, растекался по всему ее телу.
Он считал ее преступницей! И не считал ее леди. Если бы он назвал ее развратницей, она бы, как ни больно, проглотила оскорбление, поскольку сама считала свое вчерашнее поведение достойным осуждения. Но он назвал ее преступницей!
Ах эта Элси! Убить ее мало.
По правде говоря, Джорджетт действительно вторглась в контору Маккензи, но ничего плохого при этом не замышляла, лишь хотела взглянуть на его стол, и все. Как он мог так заблуждаться на ее счет?! Как мог принять ее за воровку и вручить ей повестку в суд?! От праведного гнева у Джорджетт теснило грудь.
Она схватила протянутые ей бумаги. Да, в них действительно было ее имя, аккуратно выведенное человеком, поднаторевшим в каллиграфии.
Джорджетт искоса посмотрела на Маккензи. Ей вдруг пришло в голову, что для составления самого простого юридического документа требуется время, много времени. Нужно быть волшебником, чтобы за такое короткое время все подготовить.
– Мистер Маккензи, – начала она, но Джеймс перебил ее каким-то звериным рыком.
– Ничего не говорите! – шагнул он к ней.
– Мистер Маккензи, – повторила Джорджетт, не желая сдаваться. Ее все еще трясло от возмущения. Ведь он предложил ей называть его по имени, но тут же категорически пресек ее попытки повести разговор в дружественной непринужденной манере, как это принято у приличных людей. – Мистер Маккензи, я настаиваю на том, чтобы вы дали мне возможность высказаться. Совершенно очевидно, что вы неправильно понимаете ситуацию, и…
Он поднес палец к ее губам, и она вдруг почувствовала, что не может ни слова вымолвить – так подействовало на нее его прикосновение. Контакт продлился недолго, слишком недолго. Он больше не касался ее, но сказать, что он оставил ее в покое, тоже было нельзя. От него пахло обычным хозяйственным мылом. И все. Никакого бренди. И никаких дамских духов, намекающих на недавнее свидание. Только мыло.