Пес о трех ногах встретил Джеймса и Уильяма радостным лаем и вилянием хвоста, когда братья вошли в палисадник перед каменной хижиной, которую Джеймс гордо называл своим домом и где преклонял голову каждую ночь на протяжении последнего года. Скольких проблем можно было бы избежать, проведи он здесь и минувшую ночь. Эта мысль не давала ему покоя все утро.
Джеймс осмотрелся, раздумывая, где бы привязать черную кобылу таким образом, чтобы она никого не покалечила. Он никогда не простил бы себе, если бы трехногая дворняга Патрика лишилась еще одной конечности.
– Джемми, лежать! – приказал Джеймс, и собака послушно присела на все три лапы, подвывая от избытка чувств и отчаянно мотая хвостом.
Джеймс обмотал поводья кобылы вокруг одного из кольев забора, которым был отгорожен загон в углу двора. По ту сторону забора заблеял ягненок, очередной сирота, отданный Патрику на воспитание.
– Это твой ужин там пасется? – пошутил Уильям, кивнув на ягненка.
– Мы едим только тех, кого Патрику не удается выходить, – сообщил брату Джеймс, в очередной раз задавшись вопросом, почему еще не отослал этого шутника прочь.
– Следовательно, мясо у нас бывает редко, – пояснил вышедший им навстречу Патрик. Он вытирал руки полотенцем и щурился от яркого, уже почти полуденного, солнца. В светло-каштановых волосах Патрика застряла солома, но в этом доме такое было в порядке вещей. – О, да ты, я вижу, остался в живых после прошедшей ночи. – Патрик широко улыбнулся, окинув приятеля критическим взглядом.
Джеймс промолчал, зато Уильям не отказал себе в удовольствии поглумиться над младшим братом:
– Это как посмотреть… Выжил парень лишь отчасти. То есть некоторым частям его тела повезло меньше, чем остальным. Взгляни сам, и поймешь, о чем я.
Патрик выразительно хмыкнул.
– Если вы о тех его частях, что ниже пояса, то они, вероятно, умерли счастливыми, а смотреть на то, что от них осталось, мне не интересно. Та женщина, с которой он был в «Синем гусаке», могла бы заставить и престарелого евнуха выделывать чудеса в постели, – со смехом добавил Патрик, но, увидев черную кобылу, застыл с открытым ртом. – Почему эта лошадь привязана в нашем дворе? – спросил он и тут же, стремительно повернувшись к Джеймсу, задал еще один вопрос – вполне закономерный: – А где Цезарь? Только не говори, что обменял своего славного жеребца на эту клячу, по которой плачет живодерня!