Я пишу заявление на имя начальника колонии с просьбой о переводе в безопасное место. Меня сажают в ШИЗО, где я в одиночестве провожу десять суток. Там будет гораздо лучше, чем в отряде. Я остаюсь наедине со своими мыслями и крысами, которые в изобилии водятся в канализационных трубах ШИЗО. Отверстие параши я затыкаю свертком, скатанным из старых простыней и обмотанным целлофановым пакетом. Однажды я имел неосторожность вытряхнуть из тарелки в канализацию остатки каши. Так я приманил в камеру все крысиное население ШИЗО. Я отчетливо слышу их голоса и возню. Они разговаривают и общаются между собой, а возможно, пытаются сказать что-то и мне. Крысы грызли и выпихивали снизу затычку, пытаясь зайти ко мне в гости… Как-то днем я задремал на деревянном полу, а проснулся от крысиных прикосновений. Молодая крысиная парочка вовсю резвилась на полу камеры в лучах дневного света, задевая меня огромными хвостами… За окном слышалась живая музыка, обожаемая начальником колонии: «Если б я был султан, я б имел трех жен…»
За время вынужденного одиночества я о многом передумал и сумел привести в порядок свои мысли и немного успокоиться. В камеру приходит оперативник и показывает мне постановление комиссии о переводе в первый отряд, обслуживающий столовую. Собрались сотрудники колонии, подумали и решили. Куда же определить человека не с одним высшим образованием и имеющим проблемы со здоровьем, как не к баланде! Не в библиотеку же его на работу брать!
«Откажешься идти в отряд – останешься в ШИЗО», – предупреждает меня оперативник и ждет моего решения.
«Обложили, гады, со всех сторон», – думаю я и неохотно соглашаюсь.
«Пошли!» – говорю я и делаю первый шаг.
Глава 50
И снова – раб на галерах
При первом взгляде отряд производит гнетущее впечатление. Знакомый мне по карантину Миша Марьин, ныне завхоз отряда, с ходу выдает мне:
«Нам нужен твой отказ от работы! Пиши заявление, что отказываешься работать и едешь в ШИЗО или идешь работать на мойку!»
Я выбираю последнее и в очередной раз становлюсь рабом на галерах. Рабочий день от подъема до отбоя, по пятнадцать часов в воде. Мойка – самый тяжелый участок, куда в наказание ссылают провинившихся баландеров или определяют людей, ни на что другое не способных. В бригаде, включая меня, трое штрафников и двое штатных посудомоев. По единогласному решению бригады мне достается самый легкий участок – ополаскивать уже помытые тарелки и относить их на раздачу. Но и эта работа нелегка. Через амбразуру, разделяющую мойку и помещение столовой, где обедают зэки, нас заваливают тарелками, поварешками и бачками. Конвейер не останавливается ни на минуту. У нас ни секунды покоя. Мужики плачут – в буквальном смысле слова. За плохо помытый бачок или поварешку грозит наказание – подача, как ее здесь называют, то есть удар палкой для перемешивания каши в котле. Палка формой и размерами скорее напоминает весло. Наказание исполняется на месте завхозом цеха, завхозом отряда Мишей и старшим поваром Димой. Часто исполнение наказания откладывается до вечера и с лихвой отрабатывается в кабинетике Марьина. Дима держит зэков за руки, а Миша бьет специально припасенной для этих целей гибкой пластиковой трубкой.