Вскоре после отъезда Щипени в палате появилась новая девочка, Аня, по кличке Дубок, хорошо сложенная и ширококостная, с дерзкой улыбкой на веснушчатом лице. В первый же день она «для порядку» отлупила Ванюшу. Все остальные молчаливо признали ее превосходство. Потом Дубок оглядела палату и заявила:
– Ну вы, лошади, чего вылупились? Я вам говорю. Я к вам от Щипени, ясно?
– Ты что, правда? Как она там? – ояивилпсь девочки. – Когда ты ее видела?
– Она – нормалёк, – ответила новенькая. – виделись мы с ней позавчера, в мусоровке. Передавала она тут кой-кому привет… и девочка повторила выразительный Шипенин жест.
… И пришла ночь, одна из тех безлунных, тишайших ночей, которые так часто сопровождают начало осени мертвенными штилями, удушливой жарой и всеобщим оцепенением, время года, именуемое в просторечии «бабьим летом». Сонная одурь опустилась на «дачу», лишь изредка пласты недвижимого воздуха волновало унылое перелаивание одной-двух собак.
В ту ночь Анна Петровна дежурила с воспитательницей Валентиной Матвеевной. Последняя училась вязать, часто сбивалась со счета и усердно пересчитывала петли детского свитерка. Анна Петровна заполняла журнал лечебных манипуляций – занятие тягостное и неблагодарное, но необходимое для проверок и комиссий. Неожиданно она отложила ручку и прислушалась.
– Ты чего? – спросила Валентина.
– Тишина, – помедлив ответила Анна Петровна, – опять тишина. Уж больно смелые они ходят в последние дни. Не замечала?
– Когда-то я книжку читала, – Валентина зевнула. – Так и называется: «Обманчивая тишина».
Анна Петровна покачала головой и поднялась.
– Нет. Не то. Не обманчивая, а очень даже тревожная.
Вдали, в коридоре послышалось неторопливое шлепанье тапок.
Но мере приближения шаги замедлялись и наконец у двери, стихли.
Анна Петровна поднялась и выглянула наружу. В пустынном коридоре в одной коротенькой ночнушке стояла Мышка.
– Тебе чего? – спросила медсестра.
– Там, в пятой палате одной девочке плохо, – еле слышно произнесла Мышка.
– Какой девочке? Имя у этой девочки есть?
– Не знаю… Кажется, Тоня…
– Опять имитация сердечного приступа, – с неудовольствием отметила Анна Петровна. – До чего же все они мне надоели! – в сердцах сказала она Валентине.
– Мне пойти с тобой? – вяло спросила та, не отрываясь от вязания.
– Сама управлюсь, – бросила Анна Петровна, взяв из аптечки валерьянку и на всякий случай, ампулу и шприц.
Выйдя из медпункта, она пошла по коридору вслед за Мышкой.
Та спотыкалась, волоча по полу тапки, и что-то жалкое и ничтожно-низменное было в ее худенькой, сутулой фигурке. Медсестра при желании могла бы давно ее обогнать, но продолжала следовать на расстоянии полутора-двух метров от нее, и с каждым шагом ее обволакивала всё большая и большая тишина. Казалось, тревога была разлита повсюду, она изливалась из темных и удивительно тихих палат, тревогой этой дышали, похоже было, даже сами стены. Когда медсестра прошла примерно половину пути, свет в коридоре неожиданно погас. Сердце ее замерло.