Привезенные на ормане Аяксы заявили, что решили устроить пикник по английскому образцу: взяли корзину с бутылками, колбасок на закуску и ушли в дюны; шли, шли и устроились в очень милом местечке где-то между Бильдерингсхофом и устьем, там пили и пели, потом оказалось, что спиртное взяли в правильном количестве, а закуски — недостаточно…
При этом Енисеев держался так прямо и с таким достоинством, что ввел бы в заблуждение любого, не знакомого с нравами и повадками великосветских пьяниц. Лабрюйер же имел жалкий вид, отводил взгляд, отмалчивался, тер ладонью лоб, потом взялся растирать уши — некоторые полагают, что это способствует протрезвлению. Наконец он печально попросил Кокшарова о стопочке коньяка на опохмелку.
— Приличные люди не опохмеляются, — свысока бросил ему Енисеев.
— Зачем вы взяли в труппу этих господ? — спросил Горнфельд, с презрением глядя на Лабрюйера.
— Больше некого было. С господином Енисеевым буквально в последнюю минуту в Москве сговорились, а господина Лабрюйера нашел нам господин Маркус в Риге. А голоса у них хорошие, именно то, что требовалось. И публике их дуэт очень нравится. Вы полюбуйтесь на них — это же именно дуэт! Им довольно в обнимку выйти на сцену, чтобы публика рыдала от смеха.
— Понятно. Нижайшая просьба — никуда из Майоренхофа не уезжать, с репортерами поменьше разговаривать, — приказал Горнфельд.
— Да куда мы поедем?! Контракт! С неустойкой!
Репортеры уже торчали во дворе, фотографировали роковую беседку, налетели с вопросами на уходящего Горнфельда, но он только отмахнулся. Их, понятное дело, больше интересовало убийство, но и новое приключение двух Аяксов с воровством копченой камбалы тоже годилось. Кокшаров выставил своих пьянчужек и попросил позвать к себе Терскую. Нужно было вместе обсудить, какими неприятностями грозит труппе покойница.
Каким-то образом Енисеев улизнул со двора, оставив на расправу репортерам Лабрюйера. Тот, совсем разбитый после ночных подвигов, кое-как отбрехался и притащился к Кокшарову оправдываться и жаловаться.
— Ну вот как, как он, сукин сын, опять меня в историю втравил?! — восклицал Лабрюйер. — Как это могло произойти?
— Пить меньше надо, — хладнокровно отвечал Кокшаров. — Еще одна такая выходка — обоих прогоню к чертовой бабушке. И найму парочку Аяксов в Дуббельне — там этого добра хватает!
Как Эдинбург был штрандом русско-аристократическим, где знатные господа имели собственные особняки, как Бильдерингсхоф был штрандом немецким, как Майоренхоф был штрандом демократическим — там всякую публику можно было встретить — так Дуббельн был штрандом иудейским, хотя именно с этого поселка началась история здешнего штранда вообще и русские генералы после войны двенадцатого года там раны залечивали. В Дуббельне Маркус нанял подходящий оркестр для «Прекрасной Елены», а захотел бы — и певцов бы там же раздобыл, музыканты в Дуббельне водились хорошие и опытные.