— Забудь об этом. Гас. Они слишком хороши для тебя.
— Ага, но там есть ещё огромное множество более дряхлых мужиков, которые, как ты знаешь, преподают им.
— Что ты выяснил?
— Я всё разузнал об одном мёртвом профессоре психологии. Ноа Голдштейн. Умер от многочисленных ранений в сентябре 1977 года. И догадываешься, что?..
— Что? Она прикончила его?
— Не могу этого доказать, сынок, но они были знакомы. Доктор Ноа Голдштейн был академическим советником молодой Кэтрин Трамелл.
— Она входила в число подозреваемых?
— Неа. Нет, сэр. Они даже не брали показаний у мисс Кэтрин Трамелл. У них не было подозреваемых. Ни у кого не было зуба против доктора Голдштейна. Никто не был арестован. Вообще ничего. Дело до сих пор открыто… вот такая удача. Так что, напарничек, есть только холодные следы.
— Это дело может быть связано с убийством Джонни Боза?
Гас вытянул шею и уставился на информацию, высвеченную на экране компьютера.
— Ба, Бог ты мой! Хейзл Добкинз!!! А мы-то с тобой беседуем о холодных следах. — Он жалостливо посмотрел на Ника и покачал головой. — Огромное спасибо, сынок. Я ничего не слышал о Хейзл вот уже многие годы.
— Ты знаешь её? — Гас фыркнул: — Знаешь её? А то! Я не мог вышвырнуть её из своей головы долгие годы. Прекрасная маленькая домохозяйка… три маленьких ребёнка… замечательный муж, который не ходил по сторонам. Никаких финансовых проблем. Никаких признаков умственного расстройства. Ничего.
— И?
— И в один прекрасный день малышка Хейзл просы пается, выходит на свежий воздух, смотрит на чистое голубое небо, и ей приходит в голову прикончить их всех. Понимаешь, всех! Она воспользовалась…
— Ножом для колки льда?
— Опустись на землю, сынок. Она воспользовалась разделочным ножом, полученным в подарок на свадьбу. Первым прикончила муженька. Разделала его, как индейку ко Дню Благодарения. Потом угробила троих своих детишек. Когда она закончила свою работу, всё вокруг напоминало бойню.
— О, Боже!
— Иисус не прикладывал к этому делу своей руки, Никки. Когда Хейзл вырезала всю семью, то вызвала полицию, и та обнаружила её сидящей в жилой комнате с ножом в объятиях. Ничего не отрицала, никаких признаков безумия. Вообще ничего.
— Но почему? Почему она это сделала?
Гас Моран пожал плечами:
— В том-то и вся заковыка, Ник. Никто этого не знает. Ни один психоаналитик не смог найти атому объяснений. И только Богу это известно; сама всё Хейзл растолковать этого не в состояний. Она сказала, что не знает, почему.
— Невероятно.
— Конечно. Ты ведь тоже не можешь объяснить, какого чёрта ты тут делаешь, выпытывая из машины данные о Хейзл?