Впервые женщина-убр выходила из ворот Урочища. Как и все воины их отряда, Вера была одета в серый камуфляж. Покрой костюмов был очень просторным. И без того угловатая фигура Веры в этом одеянии полностью скрывала остатки женских черт. Камуфляжная бадана на голове, мягкие полусапоги на ногах, боевая раскраска из сажи на лице, за спиной – на обшитой камуфляжной тканью пластине - укреплены ножны меча, держатель с арбалетом и колчан со стрелами. Поверх ножен и держателей - рюкзак из такой же ткани с минимумом пожитков. На широкой портупее – три метательных кинжала и наручники. Со стороны Вера выглядела, как обычный спецназовец, может быть только более щуплый и низкорослый, чем большинство из них. Никто бы не сказал, что это – девушка. Вот только походка у неё была одновременно вялой и крадущейся, - у какого-нибудь очень наблюдательного знатока могло закрасться подозрение, что этот «парень» был знаком с диггерами. И вряд ли кто-то обращал внимание на необычный чехол на портупее – туда Вера прятала секачи. Зозон категорически запретил носить их открыто, чтобы не привлекать ненужного внимания.
В переходах убры шли колонной на расстоянии трёх-пяти шагов друг от друга. Так легче было всем сразу не попасть в засаду или под арбалетный залп неприятеля. Командир пятёрки никогда не шёл первым или последним – офицер не должен был нелепо погибнуть.
Сейчас по туннелю впереди шёл Паук. Вера с первых дней с ужасом смотрела на этого мутанта: вытянутая яйцевидная голова, уродливое лицо с постоянно меняющимися гримасами на нём, длинная шея, длинные руки и ноги; сам худой и ужасно горбатый. Один его вид вызывал отвращение. Хорошо хоть его кушетка в казарме была через ряд от Веры. Веру удивляла его привычка молиться по вечерам: паук доставал какую-то картинку, клал её перед собой и что-то неслышно шептал с закрытыми глазами. Потом, забываясь, он начинал шептать громче, и до Веры доносились кощунственно звучащие из уст урода слова: «Благодарны суще недостойныя рабы Твои, Господи…». Уж ему то за что кого-то благодарить?!
Особенно удивительно была настырность Паук в приношении его ежедневных молитв после недавних вестей о событиях в Монастыре. Эта святыня для тысяч верующих Муоса, в которую, как думали раньше, не мог войти не один недоброжелатель, пала от разврата, алчности и злобы населявших её монахов. Спор между монахами и жителями соседнего с Монастырём поселения из-за плодородного поля на Поверхности перерос во вражду, а затем в открытую войну, в ходе которой погибло немало поселян и монахов. После этого Инспекторат был вынужден закрыть Монастырь, расселив его обитателей по всему Муосу, а на его месте обосновать обычное поселение. А весь Муос облетело сообщение о жестокости монахов, украсивших спорное поле крестами с нанизанными на них головами посмевших с ними спорить поселян; да к тому же ходили достоверные слухи о нецеломудренных отношениях между монахами и прихожанками. С дискредитацией и закрытием Монастыря рухнул зыбкий мосток между кошмаром этого мира и покоем мира горнего. Некоторые мужчины и женщины Урочища разочарованно срывали с себя и своих детей нательные кресты и швыряли себе под ноги. А Паук лишь угрюмо смотрел на происходящее, но свою православную практику не прекратил. Видимо из-за уродства он давно жил грёзами рая после смерти и отказаться от них просто уже не мог.