Я уж и не помню, кто первый из нас одумался, у каждого на этот счет оказалось свое мнение. Дровосек уверял, мол, он первый раскусил, как упырь нам мозги пудрит. Он давно говорил, что нет жизни в большом городе, и города никакого нет. А нам всем здесь лучше будет. Но мы-то знаем, что он дуб дубом, сам бы никогда не додумался. Но это не суть важно. Главное, опомнились. Это ведь все проделки упырей, на которых влияет плесень. Задумали они выжить нас из нашего прекрасного дома, у самих-то, бедных, под землей ничего нет. Вот и лезут постоянно наверх. Тому упырю ротик-то лживый мы зашили, а потом аккуратненько тюкнули его по головушке и снесли за дорогу, в овражек, и так и оставили там, от греха подальше. Теперь будем осторожнее вдвойне.
А упыри продолжают бродить по округе, как неприкаянные тени. Но мы держим ухо востро.
И я все-таки решился. Скоро с Дровосеком пойдем избушку ту смотреть, внял я его уговорам. А он, радостный, пошел топор точить – дорогу прокладывать ведь надо. А за окном – благодать, лето, и птички поют. Весело так, что жить хочется.
Наша жизнь, как дорога с односторонним движением, и важно не пропустить свой поворот, ведь пути назад уже не будет.
Уинстон Черчилль
Пожалуй, это была самая идиотская из всех моих затей. И чего мне дома не сиделось? До этого жил ведь как-то без подобной ереси, и ничего, а сейчас-то чего дернулся? Ну, подумаешь, клад там, видите ли, невиданный, патронов море и барахла разного. Мне-то что? Я и так живу, можно сказать, не бедно, не жалуюсь, по крайней мере. И на себя хватает, и на Настеньку, и с друзьями погулять. Так что я здесь, скажите на милость, делаю?
Вот спрашиваю я тебя, занавесочка в цветочек, спрашиваю, а ведь ответ-то мне известен. Осточертенело все, хуже горькой редьки! И родная Савёловская с ее распорядками, и Настенька-ласточка с ее заскоками, и друзья-товарищи с их пьянками. Ну что за жизнь? Утро – завтрак впопыхах, потом смена в оранжереях или свиноферме. Обед, получасовой отдых и опять за работу. Вечером или с пацанами посидеть или с девочкой моей ненаглядной, будь она неладна, истеричка. Выходные – на Ганзу гулять. Благо встретился мне как-то на заставе Петька Перепелка. Друг детства, вместе когда-то беспризорничали. Хотя какой он теперь Петька? Пётр Иванович Перепелкин, офицер доблестных ганзейских войск. Вон, как жизнь повернулась. Он устроился вкуснее некуда, а я так и продолжил по периферийным станциям скитаться. Да чего уж тут говорить, пропуск на Кольцо, в лучший мир практически, он мне выправил, за то и спасибо. Есть хоть где зазнобушку свою гулять, а то так бы точно съела. Пусть, пусть перед подругами обновками хвастается, главное, чтобы меня не пилила.