– Ну вот, нашел. – Он вытащил потрепанную коричневую тетрадь, потемневшую от застарелой копоти. – Так и знал, что она у меня осталась! Это записи с той самой поры, когда я начинал мальчиком на побегушках в ресторане на Рыночной площади. Тогда я был таким же невеждой, как ты сейчас, так что это именно то, что тебе нужно. Хочешь, дам тебе заклятья к этим рецептам?
– Чары?! – ахнула Чармейн. – Папа!..
Взгляд у мистера Бейкера стал ужасно виноватый – Чармейн никогда в жизни не видела его таким. Даже веснушки на миг растворились в красноте.
– Знаю, знаю, Чармейн. У мамы было бы семьдесят ударов. Она бы кричала, что волшебство – это низко и вульгарно. Но я родился колдуном и не могу сдержаться, когда готовлю. Мы тут, в пекарне, все время колдуем. Будь хорошей доброй девочкой, не рассказывай ничего маме. Пожалуйста! – Он вытянул с полки тонкую желтую тетрадку и печально перелистал ее. – Вот они, все здесь, эти чары, – простые, незатейливые, а сколько от них пользы! Хочешь?
– Конечно хочу! – воскликнула Чармейн. – И маме я, естественно, не скажу ни словечка! Я же знаю ее не хуже тебя.
– Умница! – просиял мистер Бейкер. И проворно сунул обе тетради в мешок, рядом с ватрушкой, и вручил его Чармейн.
Папа с дочкой улыбнулись друг другу, словно заговорщики.
– Приятного аппетита, – сказал мистер Бейкер. – Удачи.
– И тебе, – сказала Чармейн. – Спасибо, папа! – Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в припудренную мукой веснушчатую щеку под самым колпаком, а потом двинулась прочь из пекарни.
– Везет тебе, – окликнула ее Лорна, когда Чармейн взялась за ручку двери. – Я сама положила глаз на этот торт!
– Там было два таких, – ответила Чармейн через плечо и вышла в кондитерскую.
К собственному удивлению, она обнаружила, что Тимми сидит на мраморно-стеклянном прилавке с Потеряшкой в объятиях.
С нотками оправдания в голосе Тимми объяснил:
– Когда ты ушла, она очень огорчилась. Выла как резаная.
Может быть, мы и не станем врагами на всю жизнь, обрадовалась Чармейн, а Потеряшка выпрыгнула из объятий Тимми, скуля от восторга. Она заплясала вокруг ног Чармейн и вообще подняла такой шум, что Тимми, очевидно, не расслышал, как Чармейн сказала ему спасибо. Чармейн позаботилась о том, чтобы как следует улыбнуться и дружески кивнуть ему, и вышла на улицу, а Потеряшка по-прежнему сновала и скулила у ее ног.
Кондитерская и пекарня были на другом берегу реки, напротив набережной. Чармейн могла бы перейти туда, но по Верхней улице было ближе – ведь Потеряшке пришлось идти пешком, так как руки у Чармейн были заняты мешком с провизией. Хотя Верхняя улица была одной из главных улиц города, на вид она была совсем не такой. Она была узкая и извилистая, без широких тротуаров, зато лавки, стоявшие по обе стороны, считались лучшими в городе.