Золотой осел (Макиавелли) - страница 2

На первую страницу
Коль врач с отцом бессильны и вдвоем.
Не помогли ни деньги, ни наука.

Так мы, хотим иль нет, а признаем:
Природу одурачивать — пустое.
Все ж настоит хозяйка на своем.

Мерещилось и мне, что уж давно я
Избавился от гнева и огня,
Живу спокойно, умника не строя,

Людей не осуждая, не браня.
И люди уж не чаяли подвоха —
Считали исцеленным и меня.

Но наша с вами такова эпоха,
Что даже благодушнейший добряк,
И тот бранится — до того все плохо.

И снова желчью мой язык набряк,
Увы, как ни креплюсь я! Столько злобы
В душе от незадач и передряг.

А впрочем, хоть ослы и твердолобы —
Уж в этом я им должное воздам, —
Но и ослов упорство не спасло бы.

Нет, пусть лягаются и тут и там,
Когда кругом так мерзостно и жутко!
А то не угодили б небесам.

Приблизьтесь к этому строптивцу, ну-тка!
Казалось бы: не грустен, не сердит,
А вот, поди же, презабавна шутка,

Которую готовит вам бандит:
Вы с ласкою к нему, а сей скотина
Для мерзости к вам зад оборотит.

Пока в домах приличных воедино
Ругают невоспитанность осла, —
Ослом изображенная картина

Рисуется неспешно, спрохвала.

Но торопись! Все расскажи, страница
Пока не закусил он удила.
А зложелатель — да посторонится!

И вот уже, как водится в апреле,
Лучи живительные небо льет.
Они больную землю обогрели,

Прогнав метели, заморозки, лед.
И вот, блюдя охотничий обычай,
Уж и Диана меж лесных тенет

Со спутницами мчится за добычей.
И, продолжительней день ото дня,
Восходит солнце над главою бычьей.

И ослики гуляют, гомоня.
От них по всей округе суматоха.
Их долго не смолкает болтовня.

Известно: говорящих слышат плохо.
И потому-то громче трубача
И радостней иного пустобреха

Осел порой вопит и сгоряча
Кружиться по двору иль по овину,
О чем-то полюбившемся крича.

Так, день земной пройдя наполовину,
Я очутился в сумрачном бору,
О коем вам поведать не премину.

Как очутился, сам не разберу.
Но знал: отсюда всяк оставь надежду
Убраться поздорову-подобру.

Во тьме кромешной, продираясь между
цепляющихся сучьев и коряг,
Дрожал от страха я и рвал одежду.

И ужасал меня любой пустяк.
Но рог охотничий неумолимо
Вдруг прозвучал — и разум мой иссяк.

И, зеленея в очертаньях дыма,
Что твой мертвец, Курносая сама,
Помнилось мне, с косой проходит мимо.

Была, ей-Богу, столь кромешна тьма
И грозны ветви, корневища, ели,
Что миг еще — и я б сошел с ума.

Я на ногах держался еле-еле. А
И вновь помнилось: проблески лучей,
Как факелы, в чащобе заблестели.

И сей далекий свет, не знаю чей,
Не исчезал, но в яркой позолоте
Казался все сильней и горячей.

Я притаился в темноте напротив
И напряженно, как во глубь зерцал,
Смотрел, сомненьем душу озаботив.
Следующая страница