«Волк не родит ягненка», – убедились тиренцы. Дочь оказалась достойной отца.
Еще целый год Рус, Отиг, Андрей, Леон, Рустам, Портурий и еще десяток доверенных магов обходили дом за домом. Их сопровождали Грация, трое жрецов и несколько склонных к Силе Эледриаса, которых Рус учил творить новые, разрушать и восстанавливать старые каганские узоры. Такое «обучение на ходу» было в целом ущербным, но кое в чем эффективным. По крайней мере, «открывать» и «закрывать» каганские жилища, при этом активируя защиту, великовозрастные школяры научились быстро. Вскоре маги разделились на двенадцать групп и только поэтому смогли управиться всего за год. А надо было забирать из домов все ценное, главным образом амулеты, драгоценности и продовольствие, отправляя его «ямами», «омутами», «жерлами» (структура «жерло вулкана» – проход через расслоение мрака в исполнении Пылающих), «зеркалами» (то же самое у Пронзающих), «окно бури» (Ревущие), «упругие лепестки» (Сила Эледриаса) на склады за «стену зависти (плача, горести и так далее)» – как обзывали внутреннее ограждение, построенное Отигом[2]. А Рус, научив «чужих» магов новой Звездной тропе, и не думал показывать им, как надо снимать координаты, – на всякий случай, во избежание соблазна своровать. Убедившись в умении склонных к Силе Эледриаса справляться с защитой домов (амулеты «универсальных ключей» решили не рассекречивать), ушел из этой команды и занялся своими делами. Вскоре за ним последовали Отиг и Андрей. Один Леон не смог придумать для себя причину отлинять от этого скучного занятия и вынужден был заниматься им до конца, до последнего дома.
Разумеется, народ поначалу кормили. Причем не только быстро приевшейся каганской едой на одноразовых деревянных тарелках, которые в домах втягивались в столы, а на улице, в том числе и в загородной степи, растворялись в земле, становясь удобрением. К общему столу иногда подавали любимые всеми тиренцами мясные блюда. Нечасто – потому что борков и другой мясной живности на всех пока не хватало. Но поголовье росло.
Позже на центральной, самой широкой городской улице возник импровизированный рынок, длина которого постепенно растянулась на три-четыре стадия. Размеры проезжей части позволяли повозкам свободно миновать толпящихся покупателей и торговцев-лоточников, а основные лавки частично слезли с каменной кладки, тыльной стороной расположившись на траве. Купцам, хвала богам, хватило ума ставить палатки на одной стороне главной городской магистрали, дабы не мешать передвижению не только своих грузов, но и различных городских и княжеских служб. Лишь поэтому власти закрыли глаза на вопиющий эстетический диссонанс: на плавных поворотах чистейшей желтой полоски, окаймленной сочно-зеленым газоном, нагло вытянулась пестрая змея, смердящая чуждыми истинно каганскому Кальвариону запахами, и лениво, как бы нехотя извивалась, надменно следуя за изгибом дороги. А еще она кричала. Какофония звуков, типичных для любого геянского базара, здесь воспринималась особо остро, буквально резала слух, словно жители соседних домов разом обрели музыкальные таланты. Они робко попытались пожаловаться Гелинии, но не нашли у нее поддержки: