Он уже спешил в дом, отданный княгиней под целительский госпиталь, и старался гнать от себя неуверенность: древняя «младенческая сила» не поддавалась изменению даже магистрам. За пару тысяч лет многие совестливые Целители (а таковые встречались) не раз пробовали избавить хорошую структуру, отменно укрепляющую здоровье, от «побочных эффектов», но – увы!..
В честь рождения наследника по всей долине Кальвариона отгремели праздники, затянувшиеся на целую декаду. Все это время Рус ночевал исключительно во дворце, чуть ли не с радостью вскакивая на редкий ночной плач Игнатия. Сына он назвал в честь приятеля-начальника, не давшего молодому дембелю-афганцу скатиться в открытый бандитизм. И так удачно совпало, что по-гелински это имя означало «Огненный» – у Пирения появился дополнительный повод обратить на него свой взор, дать склонность к своей Силе.
«Любопытно, а что бы ты сказал по поводу ограбления виллы Апила? А, Игнатий? Небось отругал бы, обматерил, а потом похвалил. За Марка бы точно вставил! Лишняя кровь, чтоб ее!» – Так иногда, качая сына, Рус с иронией вспоминал о земном Игнатии. Да-а, если бы не его приказ «найти фуры», то…
«Интересно, – изредка задумывался бывший «браток», – а если бы я не сбил Флорину, не попал сюда, то чем бы на земле занимался? – Он уже не представлял себе иную жизнь: без богов, без магии, без Гелинии и теперь вот без сына. – Эх, Флорина, Флорина! За рабство тебе, конечно, прощения нет, но за все остальное – огромнейшее спасибо!» Рус и в мыслях «фильтровал базар», имя Лоос называл очень редко и старался не вспоминать ее обещание отомстить. Со своим паучьим характером она, конечно, не отстанет, будет пытаться напакостить, но бывший бог очень надеялся, что наказание его, недостойного, задержится. Боги иногда забывали, точнее, не считали важным отмерять время короткой человеческой жизни. Да и Сила у Лоос далеко не та.
Гнатик уснул. Рус, до этого лично его перепеленав, положил сына в старую люльку, в которой, кажется, провел пару лет младенческого заточения сам Пиренгул, и аккуратно, стараясь не задеть Гелинию, лег на кровать. Уже практически провалившись в царство Морфея, расслышал-таки ворчание жены:
– Надо кормилицу искать. – После этих слов полусонная княгиня сама почмокала губами, будто в подтверждение, и ровненько засопела.
В груди Руса что-то оборвалось. Он так надеялся, что жена одумается, что материнский инстинкт победит это дурацкое, как ему казалось, властолюбие, что она опять станет прежней Гелинией – своенравной, но всегда помнящей о нем. Еле удержался, не стал будить. «Разборки» отложил до утра.