— Куда запропастилась непутевая? — чуть не плача, бормотал он. — Ишь, не сидится дома. Молодой бегала задрав хвост и теперь носится выпучив глаза. Стреножить надо да приковать к железной кровати, только так и заставишь сидеть дома сороконожку.
Однако когда в потемках бабка воротилась, он и виду не подал, что лихо тосковал тут без нее, и как ни в чем не бывало снова устроился на чурбак.
Чтобы не опоздать к урокам, на следующее утро Маша поднялась раным-рано: вся деревня еще спала. Мать с вечера собрала ей котомку, в которую кроме чистого белья положила немножко хлебца и насыпала картошки. В котомку перекочевало и содержимое тайника. Под завязку нагрузился мешок. Но своя ноша не тянет.
После избяного тепла мороз на улице прохватил сразу до костей, будто и не было на ней никаких одежд. На аспидно-черном небе студено горели звезды, а голубая луна мерцала, как кусок льда. Невыносимо потянуло обратно в тепло, но Маша преодолела себя и решительно зашагала по скрипучей дороге прочь от дома.
— Здравствуй, Эппочка! Что новенького в школе? Все ли живы-здоровы?
— Здравствуй, Мари, — радостно всполошилась уборщица, сидевшая на корточках перед топившейся плитой… — Все, все живы! Скоро соберутся.
— Ну и слава богу. Помоги-ка снять котомку. Надо успеть болтушку сварить.
— О, снова полный мешок! Все, наверно, уже перетаскала из дома? Не жалко тебе родных?
— Родные у меня старенькие. Не расти им. А ребятам расти да расти.
На бревенчатых стенах плясали багровые отблески. Ало отсвечивали замерзшие стекла. В полстены распласталась Эппина тень. А когда уборщица распрямилась, тень, переломившись, надвинулась и на потолок.
Круги молока Эппа вынесла на мороз, а котомку подтащила за лямку к печке и, вооружившись ножом, принялась чистить картошку. Эту несложную операцию она проделывала с таким искусством, что очистки, стружкой выползавшие из-под ножа, были не толще папиросной бумаги и перед огнем розово просвечивали на срезах. Очистила два десятка картофелин, достала из мешка еще одну, но, подержав в руке, сунула, жалеючи, обратно. Очищенную картошку вымыла, раскрошила на фанерном листке и, разделив на две равные кучки, ссыпала в ведра, клокотавшие кипятком на плите. Потом бросила туда же по кругу молока, посыпала отрубей, добавила лучку, сухой травки, и сразу по всей избе волшебно запахло свежей похлебкой. В ту же минуту, будто учуяв этот запах, под окнами затопотали, заскрипели по снегу шаги. Топотало множество ног. Казалось, сбегалась вся деревня. Морозно заныло крылечко. И вот уже в клубах студеного воздуха толпа ввалилась в избу… Конечно, не вся деревня, но ученики, считай, все.